и надеясь, что на этом всё закончится. Но Чарльз не собирался останавливаться. Внутри него горел адский огонь, который невозможно было погасить...
Он огляделся по сторонам и заметил на полу осколки разбитой бутылки. Кажется, это то, что надо. Самое вкусное — на десерт! Он взял в руку большой осколок. Какой же он гладкий, острый и холодный!
Он подошёл к Мари и слегка провёл осколком по её шее, оставляя кровавый след. Девушка почти не чувствовала боли. Только прикосновение чего-то холодного и струйку горячей крови. Это было даже приятно. Ей больше не хотелось сопротивляться, наступил какой-то ступор. Все равно она скоро умрет. Эти ощущения — последние. Так надо насладиться ими сполна.
Осколок опустился ниже, очерчивая контур груди. Чарльз увлечённо рисовал кровавые узоры на её прекрасном теле, и Мари вздохнула, чувствуя как вместе с кровью, её покидает и жизнь.
Всё дальше... Оставляя на животе кровавый разрез, Чарльз перешёл к самому интересному...
Маринка чувствовала какой-то неземной восторг. Её тело как будто парило над землёй. Все чувства атрофировались и извратились. Боль была приятна, боль доставляла наслаждение...
Осколок вернулся вверх и прикоснулся к её губам. У девушки перехватило дыхание и она судорожно втянула воздух. Её лёгким не хватало кислорода.
Но тут, нежно-нежно пройдясь по губам, осколок вернулся вниз и резко вонзился ей в бедро. Она не вскрикнула, только правильные черты лица исказились от боли. Она выглядела сейчас такой возвышенной, такой одухотворенной. Чарльз подумал, что никогда не видел ничего прекраснее.
Он наклонился, чтобы подарить ей последний поцелуй. Такой нежный, со вкусом крови...
— Зачем? — прошелестела она ему в ухо, — Зачем?
Он и сам не знал, зачем это делает, когда проводил осколком новый надрез на шее. Знал только, что всё это приносит ему ни с чем не сравнимое наслаждение. Чувствовал, что сходит с ума от её искаженных болью гримас, от вида её алой крови, которая была повсюду...
Глаза Мари закрылись. И он окончательно провалился в безумие...