непослушным замком.
Он больше не стал смотреть на окно. Даже обошел дом двором а не улицей, глядя только под ноги.
В автобусе, прижавшись лицом к стеклу, он смотрел на дома, магазины, прохожих не в силах ни на чем сосредоточить взгляда.
Так что же это с ним такое было? Все виделось так явственно, так четко, и это окно, и занавеска, и парень... Правда, уж очень странно долго висела она на стене, и поднималась медленно, как в киноленте, с замедленным эффектом, в каком-нибудь фильме-триллере. Но соседи открывали окна и высовывались, и смотрели, и что-то совсем ему неслышное кричали. И сейчас, вечером, это открытое окно, которое оказалось закрытым. И даже шторы на самом деле были другие, плотные и тяжелые, а не белые, почти невесомые. Но как же быть с этими трусиками? Дмитриев сунул руку в карман и похолодел. «Господи! Что я делаю? Зачем? Зачем я везу это домой? Зачем я вообще это взял? Как я буду объясняться, если Катюша увидит?».
Они прожили с женой почти двадцать лет. Не сказать, чтобы брак был идеальным. Он не раз задумывался о том, чтобы остаться одному, приходить в пустую квартиру, никого не ждать по вечерам, и чтобы его тоже никто не ждал. А уж если станет совсем тоскливо, завести собаку. Но все эти мысли были пустыми, беспредметными. За ними не следовали реальные поступки. Все оставалось неизменным и постоянным. И даже легкие романчики (а их и было-то за все это время два-три, и все так себе, почти незапомнившиеся, серые и скучные) ничего не меняли, да и не могли изменить.
Однако сегодня, эти трусики в его кармане, даже непонятно чьи, и непонятно для чего им взятые волновали неизмеримо больше, чем все реальные и нереальные связи.
Евгений уже решил, что выкинет тряпку в мусоропровод, когда будет подниматься по лестнице, но сделать этого не удалось — Катюша встретила его на автобусной остановке, с тяжелой сумкой в руке, и очень обрадовалась, стала что-то рассказывать, неясное и совсем ему неинтересное, а он взял у нее сумку и мирно пошел рядом. Остановился у табачного киоска, чтобы купить сигарет и задержаться, хотя бы на минуту, но жена подхватила его под руку и потянула к дому.
— Я купила твой Соверен. Вот! — Она достала синюю пачку и ловко сунула в карман его плаща. Как раз туда. — Что это? Платок?
В ее руке оказались трусики. Жена рассмотрела их очень внимательно, потом аккуратно свернула в малюсенький комочек и опустила в тот же карман. Не было сказано ни слова.
... Утром Евгений Савельевич проснулся рано. В пустой квартире было тихо. Он еще полежал с закрытыми глазами, потом все же встал. Голову сжимал тяжелый чугунный обруч. А там, где положено было быть сердцу, что-то давило и давило.
«Ну, и чего ты добился своим молчанием? Своей глупостью безмерной?» А что ответить? Нечего ответить.
Пол под босыми ногами был неожиданно холодным. Просто ледяным. Где-то