себя потерянной. Она сознавала, что ей никогда в жизни не удастся по-настоящему постичь этих людей, так же как и они никогда не поймут ее. Каждый раз, когда мужчины падали ниц и надолго затихали в молитвенном экстазе, Эвелин чувствовала свое одиночество. Синие горы, возвышавшиеся со всех сторон, усугубляли своим присутствием тоску одиночества... Все чаще по ночам ей снились зеленые поля и морской берег, дубовые рощи и полевые цветы, аккуратные дома с красными черепичными крышами...
* * *
Однажды вечером, когда они только что поужинали, Эвелин встала из-за стола и направилась в комнату, отведенную для ночлега троим беглецам. Они прибыли в очередной кишлак накануне и успели хорошо отдохнуть. Она прилегла на кровать и закрыла глаза, прислушиваясь к звуку мужского пения, доносившегося из соседнего дома. Она уже засыпала, когда отворилась дверь и вошли Абулшер и Имхет.
Абулшер подошел к ней и сказал:
— Очил, мой брат нуждается в тебе.
Эвелин посмотрела на него с недоумением.
— Нуждается во мне?
— Да. Ты же знаешь — — все, чем владеет Имхет, принадлежит и мне. И наоборот, все мое является также его собственностью. Значит, ты тоже принадлежишь ему.
С этими словами Абулшер вышел.
Эвелин лежала на постели в своем углу. Ее сердце было готово выпрыгнуть из груди. Она с самого начала побаивалась этого странного коренастого человека со свивающимися усами и горящими глазами цвета угля.
Неслышно ступая, Имхет приблизился к ней и, взяв за руку, поднял и вывел на середину комнаты. Он ловко запустил свои руки под ее длинную рубаху и развязал ткань, плотно стягивающую ее грудь. Потом спустил шаровары и стянул через голову рубаху. Легко наклонив Эвелин, уложил ее на пол. В животе у нее что-то сжалось... Бездонные черные жгучие глаза гипнотизировали ее.
У этого коротышки оказались на редкость гибкие и нежные руки. С кончиков его пальцев как будто соскакивали энергетические разряды... Он лег рядом с ней, одна его рука занялась ее грудью, другая — — бедрами. Эвелин не представляла себе, что мужские руки могут быть такими... Они поглаживали ее, чуть-чуть прихватывали и тут же отпускали, источая беспрерывные ласки...
Этот человек умел в одно и то же время возбуждать и успокаивать. Когда его нежнейшие пальцы ритмично пощипывали ее соски, Эвелин хотелось закричать от прилива желания, но в следующую минуту она, как убаюканный колыбельной песней ребенок, млела от прикосновений его жаркого языка, повторявшего движения котенка, жадно лакавшего молоко. Лежа на спине, широко разбросав ноги, зажмурив от наслаждения глаза, она отдавала себя этим пальцам-победителям, полностью овладевшим ею... Иногда эти магические пальцы становились такими легкими, что уподоблялись крыльям впорхнувшей ...в окно ночной бабочки. Когда они кружились вокруг истомленных грудей, те набухали еще и еще, грозя прорваться от неутоленных желаний... Потом они подлетали к интимному естеству ее, каждый взмах их крыльев, едва касавшихся уже распахнувшихся губ, распространял жгучие импульсы по всем ее органам, заставлял ее лоно выбрасывать новую порцию густого секрета... И тогда