Палата номер секс

светло, я перевернул его на живот, и он почувствовал, что ему сделали самый болезненный в его жизни укол...

Новый день начался для меня с утреннего минета. Воспользовавшись тем, что все старперы ушли на утренний променад, Алик незаметно проскользнул в мою палату. Он резко поднял меня и встряхнул так, что я сразу забыл, что мне снилось. Подведя меня к выходу и приставив ногу к двери, дабы избежать проникновения в палату чуждого элемента, он приспустил штаны. Славно потрудившийся ночью аспид вновь, как пионэр, отдавал «салют». Через пять минут снова раздался взрыв смеха, когда аспид устало проплевался мне глубоко в глотку. Умывшись, я пошел работать вместе с Аликом, который теперь неотступно следовал за мной.

За время моего присутствия в кардиологии контингент пациентов неоднократно менялся. Теперь единоличным лидером был Алик. Не скрою, мне было приятно считать себя первой леди отделения. Не обращая внимания на продолжавшиеся массовые избиения вновь поступивших, полковник направо и налево раздавал приказы, направленные прежде всего на улучшение благосостояния его родного отделения. Но я не замечал этого ублюдка с тремя звездами. Моим богом был Алик. Он, кстати, сильно изменился после того, как первый раз побывал в процедурке ночью. По ночам он игнорировал тусовки в солдатской палате, передав бразды правления менее циничным товарищам. Он обнаглел до того, что запросто приходил в мою палату ночью и, раздевшись, прыгал ко мне в койку. Скрип кровати не мог разбудить моих соседей, которые, наверно, во сне переживали то, что творилось у нас наяву. Даже раздававшийся среди ночи раз по пять-шесть смех моего парня не пробуждал ветеранов Советской и еще Красной армии. Мне хотелось целовать его и всецело, без остатка, ему отдаваться. Еще было бы лучше, чтобы он вообще из меня не вылезал. Каждый час, каждую минуту мне необходимо было, чтобы рядом был ОН, такой циничный и жестокий со всеми и такой ласковый и милый со мной. Казалось, что в отношениях со мной он выплескивает всю нежность, не растраченную в общении с сопалатниками да и людьми вообще.

Окутанный пеленой счастья, я не заметил, как земля освободилась от снега, а я — от последних следов экзекуции. Из тех ребят, которые были свидетелями моего «введения в свет», остался один Алик. Постепенно уезжали те, кто должен был уходить на дембель. Их заменяли в основном только что призванные ребята, которые раньше других почувствали почти что свободный госпитальный воздух. Молодежь была шустрая, и Алику приходилось прикладывать немало усилий, чтобы удержать власть в своих руках. Все реже он уделял внимание мне. Скорее всего, это было связано с приближением срока его дембеля, хотя другая причина наверняка таилась в том, что Алику была необходима свежая струя.
(с) 1990—1997