Физиология ханжей. Ваня

что едва ли он мог издать что-нибудь членораздельное. Ему поплохело, как тем матросикам, сигавшим в воду в районе Бермуд.

— Хорошо. — членораздельно сказал полковник. — Ты ослица.

— Я-я осли-и-ица. — по-попугайски промямлила Соня.

— Да, — пожевав губами, кивнул полковник, — ты ослица, подвозящая к линии фронта тачку с боеприпасами. От тебя зависит, выиграют наши войну или проиграют. От тебя и от твоего погонщика сзади, который должен быть асом твоего тела.

Гнусинский, вставай, запрягай рядовую в дорогу. А ты, Сонечка, уподобься ослице. Полезай коленками на кровать, вставай в её позу и круп свой некрупный выпячивай к Ване. А ты не стой, как чурбан, на-ка ремень, подпоясай её. Ваня защёлкнул на Сониной талии бляху: «Старикан явно задумал унизить Сироткину до основания. Сначала сосала салями и уже все — дальше бы, вроде, чморить уже некуда, а он — на новую выдумку: опустить её ниже грязи, до уровня суки».

Ваня взглянул исподлобья на Соню; та лежала лицом в матрасе, по-прежнему прикрывая одной рукой грудь, другой — свою тайну. «Нет, чем так унижаться, уж лучше на мясо: — подумал Иван почему-то о Соне, не о себе. — И чё там у неё?»

— Но-о! Пошла-а-а! — Ваня дёрнул за ремень.

Вдалеке загрохотали раскаты сражения.

Он хлестнул её круп с плеядой родимых пятен на правой половине. «А ещё стучала на меня, падла! У него там что-то!... Получи теперь.» — и столько в нем было нетерпения, ража и злости, что он сразу вослился почти на треть.

— И-и-а-а! — закричала «ослица» толи от ража погонщика Вани, толи от желания быть похожей на неё.

От крика две другие солдатки шарахнулись друг к другу, в тесном сплетении ища защиты и утешения.

— Впарь ей, паря! Гони на передовую! — брызгал слюной на ухо Ивана полковник. — Всучи на полную! Пущай узнает почём втык мяса! А то ишь, жить захотела! Пущай ещё заработает! Пущай отрабатывает блудодни!

И Ваня, осиля впаривать остаток, ослил рядовую сурово, размашисто, бурно. Ослица стенала. Кровать скрежетала.

Солдатки в углу приникали друг к другу.

— Тов. полк. — «ослица» пыталась что-то доложить и даже поднимала зарёванное, некрасиво опухшее личико, но вновь и вновь срывалась стонать. — Он же меня, он же меня.

Полковник весь обратился в слух.

— Он же тебя?

— И-и-е, и-и-е.

Старик назидательно ткнул указательным пальцем:

— Варяжку варяг вразумлял враскоряк.

Гнусинский преданно засмеялся, потом зашатался живее и не праздно, а по делу — аккомодация осла (он это чувствовал) наступила и надо было подгонять тачку к нашим.

Он весь изогнулся, стараясь заглянуть под круп: её ладонь, прикрывающая то самое, шевелилась, совершая как бы прячущие движения; однако, нет-нет из-под пальцев выскальзывали розовые гребешки. Иван с торжеством распрямился. Так и есть — его подозрения подтвердились — Сироткина прятала за пазухой гребешок.

Там в столовке солдаткам давали на ужин. Она и сперла. Можно будет доложить полковнику. Обмирая от восторга близкого стукачества, Гнусинский вогнал Сироткину в эпицентр сражения. Вокруг все пылало. Потёк жидкий жир.

Восторг вытекал вместе с жиром, толчками. Внутри образовывалась пустота. Она нарастала. Остатки восторга проваливались