Пламя страсти

съела жареного цыпленка с вареным рисом и несколько груш. Потом она повалилась на кровать и мгновенно забылась в крепком беспробудном сне.

* * *

Дни потекли один за другим так быстро, что у Эвелин не было времени ...обдумать положение, в котором она оказалась.

Она просыпалась не раньше полудня. После завтрака ее отводили на базар, в тот самый сарай, где не было отбоя от клиентов. К вечеру она возвращалась, изнуренная, с онемевшими органами. Верная своему делу служанка уже была готова, чтобы умыть Эвелин, сделать бодрящий массаж и хорошенько накормить.

Нельзя сказать, что Нурахмад-хан относился к ней плохо. Он следил за тем, чтобы к столу Эвелин подавалось все самое свежее и регулярно выделял ей немного денег. Потом он стал разрешать ей ходить на ближайший рынок. Правда, туда Эвелин должна была идти не одна, а в сопровождении все той же служанки, и обязательно с закрытым лицом.

Оказавшись впервые на рынке без мужчин, Эвелин бесцельно бродила по рядам, не обращая внимания на крики торговцев и не зная, на что потратить появившиеся у нее деньги. Неожиданно позади себя она услышала странный хриплый голос, повторявший по-английски:

— Какая красота... Красота... Красота...

Эвелин оглянулась и сквозь чадру стала искать того, кто произносил эти слова. Вокруг были лишь смуглые лица туземцев. Приглядевшись внимательнее, она поняла, кто говорил. Это был большой зеленый попугай с ярко-красным воротником на шее, который, сидя в клетке, болтал сам с собой. Эвелин ощутила острую ностальгию по родному языку, ей захотелось купить умную птицу. Она поторговалась, владелец, поколебавшись, сбавил цену.

Эвелин вернулась домой с клеткой. Теперь у нее завелся собеседник. Это составило ее единственную крупную покупку, все остальное были мелочи, вроде серебряных шпилек для волос, флакона с душистым маслом, краски для век. Для той жизни, которую она сейчас вела, почти ничего не требовалось...

Для людей, приближавшихся к ней с жадным взором, она была всего лишь инструментом, служившим для удовлетворения мужских потребностей. Было, правда, одно исключение, когда к ней вошел молодой человек, по виду казавшийся студентом. Оставшись наедине с Эвелин, он смутился и покраснел, вид обнаженной женщины словно парализовал его. Он стоял как столб и широко раскрытыми глазами смотрел на нее. Потом он заговорил, очень быстро, хлынул настоящий поток красноречия, будто прорвалась невидимая плотина, сдерживавшая слова. Присев к ней на диван, он принялся рассуждать о благородном призвании человека, о его духовности. Он умолял ее изменить образ жизни, как можно скорее встать на «правильный путь»... Глядя на серьезные и печальные глаза юноши, Эвелин еле сдерживалась, чтобы не рассмеяться. Но все же ее тронул этот студент, он был первым, кто отнесся к ней по-душевному...

* * *

Однажды, в самый разгар базарного дня у нее в сарае появился человек среднего роста, стройный и подтянутый. Было трудно распознать его национальность, он заговорил с Эвелин на урду, но с каким-то странным акцентом. Он долго и пристально вглядывался в ее лицо, потом