открывал свою гомосексуальность, хотя до последнего боялся признаться себе в этом. «Но если, — подумал я, — люди занимались этим и раньше, то, стало быть, таких много и сейчас. Я не один такой?»
Но я перейду ближе к основной части своего рассказа. Природное желание и здравый смысл все еще боролись во мне, когда меня и еще пару моих сокурсников отправили на практику в колонию общего режима. Не буду уточнять, где она находилась или как называлась, назовем ее N.
Оказавшись в N, мы сразу получили свои задания. Каждому из нас «выдали» по заключенному с, как выразился местный доктор, «интересными историями». Мне достался некто Владимир Саж***, заключенный номер 572. Я должен был опросить его, проанализировать диагноз, изменения и в итоге сделать прогноз. Ничего особенно сложного, как мне показалось.
Но когда меня завели в темную комнату с зарешеченным окном почти под самым потолком и, как бывает во всяких фильмах, с единственным столом и двумя стульями, я удивился.
— Здесь? Не в медицинском корпусе? — спросил я провожавшего меня сотрудника.
— Аркадий Витальевич сказал, чтоб каждому предоставили отдельное помещение, а у нас только такие! — ответил мне невысокий парень с неприятной улыбкой. Ну что поделаешь, раз местный доктор так привык практикантов пристраивать...
— А вы где стоять будете? — обратился я все к тому же сотруднику.
— Так снаружи, нам-то мешать вам не велено! Да вы не бойтесь, я ж за дверью буду!
Он хлопнул меня по плечу, ободряя. Он неправильно расценил мою реакцию. Я не был напуган, просто удивлен непривычными условиями.
И вот я сидел за квадратным столом в небольшой страшной комнатушке. Я уже успел мельком ознакомиться с делом приписанного ко мне уголовника, когда его ввели внутрь. Все тот же невысокий парень в форме под руку ввел заключенного в наручниках, заставил его сесть на второй стул и вышел.
— Итак, — начал я, кашлянув, — Владимир?
— Ну? — развязно ответил мне зэк, откидываясь на стуле. Передо мной сидел коротко стриженный, гладко выбритый, крепко сложенный парень. В его внешности не было ничего особенного: светлые глаза, прямой нос, сильная шея. Единственное, что привлекало внимание, это его полный презрения и насмешки взгляд. В его карте говорилось, что ему 32 года, что он сидит за разбой и причинение особо тяжких телесных повреждений. В документах от тюремного врача сказано было также о проблемах с управлением гневом, слабом развитии так называемых моральных принципов и о подозрении на первую стадию шизофрении.
— Как вы себя чувствуете, Владимир?
— Да охуенно, бля! Три года блядь за решеткой, как думаешь, как я себя чувствую?
Он даже не смотрел на меня. Я сделал карандашом на полях пометку об агрессивном настроении заключенного.
— Че ты там бля чиркаешь? Че, срок мне больше, сука, намотаешь?
— Если вы будете сотрудничать, то вам, возможно, сокротят срок заключения, — постарался я ответить как можно более невозмутимо.
— Да че ты блядь гонишь? Еще шантрапа какая-то учить меня будет. Был тут до тебя