волчьем обличье ты быстрее разродишься, нежели в человечьем. Если ты, конечно, не желаешь остаться здесь, под властью Бога-Змея.
Даже в волчьем обличье Алису передернуло от страха.
— Значит, договорились? — Мари небрежно потрепала волчицу по морде. Алиса грустно посмотрела на мулатку и лизнула черную руку в знак согласия.
— Да, да, да, — словно в лихорадке повторяла белая девушка, кусая губы, — прошу, молю тебя, не останавливайся.
В небольшой каюте крейсера Четвертого Флота США, на узкой койке Сигрун стонала, извиваясь под жаркими ласками мулатки. Белые ноги датчанки торчали по обеим сторонам от бедер мулатки, черная и белая вагины соединялись с влажным хлюпаньем, словно целуясь возбужденными половыми губами. Мари, упав на грудь белой девушки, целовала и кусала набухшие соски, алые словно спелые вишни.
— Еще, — стонала датчанка, — пожалуйста, еще...
Мари высвободила праву руку, просунув ее между ног датчанки, нащупывая горошину клитора и надавливая на него. Сигрун застонала, забилась так, что казалось, вместе с ней затрясся ...и весь корабль, обильно кончая. Мари рассмеялась, со смаком облизывая с пальцев терпкую густую влагу.
— Ты такая сладкая, — рассмеялась она, — ну, теперь попробуй меня ты!
Сигрун отчаянно закивала в ответ, приоткрывая рот и жадно предвкушая, как темные влажные губы соприкоснутся с ее лицом. Приглушенный стон сорвался с губ датчанки, прежде чем ее собственные губы накрыла влажная сочная плоть, сквозь которую в рот Сигрун полились такие желанные выделения ее Черной Госпожи.
Проходившие мимо каюты моряки с интересом посматривали на двери, из-за которых доносились столь страстные стоны. Однако, заслышав приглушенное рычание, они спешили уйти по своим делам, испуганно косясь на большую «собаку», лежавшую перед каютой и злыми, внимательными глазами провожавшую каждого проходившего. Когда же рядом никого не было Алиса дремала, положив голову на лапы. Сквозь полузакрытые глаза она разглядывала простилающуюся перед ней морскую гладь, где за горизонтом стремительно исчезал остров Гаити.
Эпилог
Лучи восходящего солнца позолотили крышу большой хижины, проникли через окно и упали на большую кровать, заставив немолодую черную женщину поморщиться. Она уселась на кровати и пнула локтем лежащего рядом человека, закутанного в рваное цветастое одеяло.
— Эй, хватит дрыхнуть, — прикрикнула Эжени, — начинай работать.
В ответ послышалось неразборчивое бормотание, одеяло упало с кровати, обнажив того кто лежал рядом с хозяйкой дома — высокого белого мужчину, с ежиком светлых волос и ничего не выражающими зелеными глазами. Послушно кивнув хозяйке, он начал напяливать на себя замызганную синюю фуфайку и рваные штаны.
— Сегодня вскопаешь от пугала до ограды, — лениво сказала Эжени, потягиваясь на кровати, — и саму ограду поправишь, а то я видела вечером, кто-то расшатал там несколько прутьев.
Белый мужчина тупо кивнул, беря в руки большую лопату и медленно побрел вдоль вскопанных грядок к возвышавшемуся посреди огорода пугалу. Эжени еще раз блаженно потянулась в кровати, оглаживая круглые, все еще упругие шоколадные груди и полные бедра. Эжени была немолода, но все еще нуждалась в мужском внимании, а этот немец, даром что зомби, был вполне дееспособен.
Чуть позже она сидела