Мое воспитание. Часть 1

говорит, что если я вздумаю ослушаться еще хоть раз мать, она распечатает фото и раздаст всем моим знакомым.

До их отъезда я отстоял в углу в своей комнате. С голой задницей. С открытой дверью. Все, кто посещал ванную или туалет, прекрасно меня видели. И Дашка тоже. Но самое интересное, что после такой жестокой экзекуции, через минут пятнадцать стояния в углу у меня встал член! В голове роем неслись обрывки мыслей, и каждая из них как домкратом подымала его. Меня! Набухание. Пятнадцатилетнего! Подъем вверх. Выпороли! Верхнее положение. По голой жопе! Показывается головка. При посторонних! Натягивает кожицу. Отклизмили! Кожица съезжает под головку. Трахнули качалкой! Головка наливается и деревенеет. И в угол без трусов поставили! Член стоит колом и чуть вибрирует. Если сейчас не подрочить... Но тут я услышал шаги и в комнату вошли мама с тетей Мариной, что-то живо обсуждавшие.

— Ну-ка повернись! — скомандовала мама, и я медленно развернулся к ним лицом.

— А! Что я тебе говорила! — сказала тетя Марина, указывая на мой писюн. — Доить надо! А то дрочить будет — хер кривой будет.

— Я ему подрочу! — нахмурилась мать, — Так подрочу, что сегодняшняя порка массажем легким покажется. Ты понял!?

— Да, мам, — ответил я и опустил голову.

— Ладно, прощайся с тетей Мариной, а я их проведу и займусь тобой!

После того, как за гостями захлопнулась дверь, мама хорошенько мне отдрочила. А потом уложила обессиленного в кровать и долго-долго меня целовала, приговаривая, что это все для моей же пользы и она мне хочет только добра.

Вот так я стал самым послушным сыном. Естественно, случались неприятности, и мама меня за них наказывала. Как маленького. И по заднице, и в задницу. А я не смел противиться — ведь пленка. Но и поощряла, если я был умницей — доением. В конце концов такое наше отношение вылилось в систему, в соответствии с которой я должен был вести дневник, планировать дела, а потом за них отчитываться. Причем сам анализировать свои промахи и назначать себе наказание. А мама могла усилить его, если была со мной не согласна. А в субботу «разбор полетов».

И вот я уже почти тридцатилетний состоявшийся мужчина звоню в мамину дверь. В портфеле рабочий дневник. Лобок, попа и ноги тщательно выбриты, задница очищена клизмой. Ягодицы слегка подрагивают — эту неделю я слегка ленился и не завершил несколько запланированных дел. И сегодня моей заднице будет не сладко.

Как только мама открыла дверь — я забеспокоился. В квартире пахло незнакомыми духами. Беспокойство мое усилилось, когда мама провела меня в комнату, где с чашкой чая сидела незнакомая девушка лет двадцати семи.

— Вот, Дашенька! Помнишь моего Женечку?

Так это Дашка! Как же она похорошела! — подумал я.

— Конечно! Разве такое забудешь! — и она засмеялась. — Он тогда так визжал! Он и сейчас визжит?

— А вот сегодня и увидишь сама! Раздевайся! — это уже мне.

Я густо покраснел и замялся, но мама была непреклонной:

— Живо! Жену нечего стесняться!