выть. Было безумно больно., а она дышала мне в шею и что-то шептала на своем языке. Наконец она замерла, зато запульсировала во мне ее «колбаса» и мне во внутренности будто плеснули кипятка. Я завизжал фальцетом, а тайка повалилась на меня и расслабилась.
Сквозь слезы я рассмотрел, что жена вышла из комнаты и вернулась с «репетитором». Так она называла обрезок портупеи — очень больная штука. Тяжелый и практически не гнущийся кусок кожи. Сидеть после порки таким решительно невозможно пару-тройку дней, а синяки сходят около шести недель. Я попытался уговорить ее, но кляп...
— Это чтобы ты запомнил урок надолго, милый! — и жена протянула репетитора тайке.
Так меня еще не пороли. Тайка — бывший здоровый мужик — оказалась гораздо сильнее жены и я визжал сквозь кляп, как маленькая девочка. А жена очень нежно гладила меня по голове и почти ласково «учила»:
— А не перечь жене! Слушайся жену! Слушайся! Не перечь...
Весь следующий день я пролежал в номере на животе. А через день безропотно разделся догола на нудистском пляже и, под одобрительные аплодисменты двух пожилых немок-феминисток в адрес моей супруги и презрительные взгляды других обитателей пляжа, смешно отклячив попу и расставляя шире чем обычно ноги, ковылял, ведомый за ручку женой, к морю.
Жена оказалась права. Урок мне запомнился надолго и ей не пришлось наказывать меня по мелочам несколько месяцев.