Меня пригласили билетным кассиром
Трудиться на станции «Марьинский сад».
Хотя я желал стать известным банкиром,
Пошёл на работу за меньший оклад.
Народ, будто бурные воды весною,
Сливался в подземку, тащился наверх.
Я первые дни наблюдал за толпою,
Напарницу трахнул — внезапный успех.
С тех пор она часто ко мне приставала,
Призывно качала босою ногой,
Ширинку на брюках, смеясь, раскрывала,
Когда в вестибюле был полный покой.
А мне сильно нравилась девушка в белом.
Она появлялась всё время в «час пик».
Билет покупая, смотрела несмело.
К визитам шатенки я вскоре привык.
По праздникам, в будни ждал, ёрзая, встречи.
В мечтах незнакомку бесстыдно ласкал.
Из кассы же видел покатые плечи,
Да детского личика бледный овал.
Она была очень скромна и пуглива,
Когда получала талон на проезд.
Одета без шика, скорей сиротливо.
Неловкая, точно неструганный шест.
Я стал ей оказывать знаки вниманья,
Нарочно держал у окна пред собой.
Но коротки были моменты свиданья,
Гонимые жаждущей ехать толпой.
Когда появлялась богиня-виденье,
Я долго банкноты рассматривал, мял.
Она ковыряла ногтём объявленья,
Пока медяки в стопки я собирал.
Кадрился я месяц, подобно эстету,
Степенно считая оплату в рублях.
От девушки робкой добился ответа.
Она раз вспылила: «Ты что, на сносях?
В деньгах копошишься блохой на верёвке.
Трясёшься над мелочью, чахлый абрек.
Способностей, опыта нет и сноровки.
По двадцать минут выдаёшь, сука, чек!
Дурила, тебе бы коробочки клеить,
А ты сидишь в кассе, мурыжишь народ.
Пытаешься глупость в окошко проблеять.
Откуда такой тормознутый урод?».
Закончив меня покрывать матюгами,
Она сгребла сдачу, билет на метро.
«Таких раздолбаев пинала б ногами», —
Добавила вслед, и одёрнув пальто,
Смешалась с толпою вблизи турникета.
Высокой фигуры исчез силуэт.
Сконфузясь, не дал я шатенке ответа.
Пропала надежда на скорый минет.
Не видел я больше прелестную диву.
Работаю шустро, даю встречный план.
Сотрудницу шпарю — татарку Эльвиру.
О юном создании грущу по ночам.