Не моё! Царь Никита и сорок его дочерей

Александр Сергеевич Пушкин.
Решил познакомить молодёжь с классиком. С его хулиганским юмором.

Царь Никита жил когда-то

Праздно, весело, богато,

Не творил добра, ни зла,

И земля его цвела.

Царь трудился понемногу,

Кушал, пил, молился богу.

И от разных матерей

Прижил сорок дочерей,

Сорок девушек прелестных,

Сорок ангелов небесных,

Милых сердцем и душой.

Что за ножка — боже мой,

А головка, тёмный волос,

Чудо — глазки, чудо — голос,

Ум — с ума свести бы мог.

Словом, с головы до ног

Душу, сердце всё пленяло.

Одного не доставало.

Да чего же одного?

Так, безделки, ничего.

Ничего иль очень мало,

Всё равно — не доставало.

Как бы это изъяснить,

Чтоб совсем не рассердить

Богомольной важной дуры,

Слишком чопорной цензуры?

Как быть?... Помоги мне, бог!

У царевен между ног...

Нет, уж это слишком ясно

И для скромности опасно,

Так, иначе как-нибудь:

Я люблю в Венере грудь,

Губки, ножку особливо,

Но любовное огниво,

Цель желанья моего...

Что такое?... Ничего!..

Ничего, иль очень мало...

И того-то не бывало

У царевен молодых,

Шаловливых и живых.

Их чудесное рожденье

Привело в недоуменье

Все придворные сердца.

Грустно было для отца

И для матерей печальных...

А от бабок повивальных

Как узнал о том народ.

Всякий тут разинул рот,

Ахал, охал, дивовался,

А иной, хоть и смеялся,

Да тихонько, чтобы в путь

До НерчИнска не махнуть.

Царь созвал своих придворных,

Нянек, мамушек покорных.

Им держал такой приказ:

«Если кто-нибудь из вас

Дочерей греху научит,

Или мыслить их приучит,

Или только намекнёт,

Что̀ у них недостаёт,

Иль двусмысленное скажет,

Или кукиш им покажет,

То — шутить я не привык.

Бабам вырежу язык,

А мужчинам нечто хуже,

Что порой бывает туже».

Царь был строг, но справедлив,

А приказ красноречив;

Всяк со страхом поклонился,

Остеречься всяк решился,

Ухо всяк держал востро

И хранил своё добро.

Жены бедные боялись,

Чтоб мужья не проболтались;

Втайне думали мужья:

«Провинись, жена моя!»

(Видно, сердцем были гневны).

Подросли мои царевны.

Жаль их стало. Царь — в совет;

Изложил там свой предмет:

Так и так — довольно ясно,

Тихо, шёпотом, негласно,

Осторожнее от слуг.

Призадумались бояре,

Как лечить такой недуг.

Вот один советник старый

Поклонился всем — и вдруг

В лысый лоб рукою брякнул

И царю он так вавакнул:

«О, премудрый государь!

Не взыщи мою ты дерзость,

Если про плотскую мерзость

Расскажу, что было встарь.

Мне была знакома сводня

(Где она? и чем сегодня?

Верно тем же, чем была).

Баба ведьмою слыла,

Всем недугам пособляла,

Немощь членов исцеляла.

Вот её бы разыскать;

Ведьма дело всё поправит:

А что надо — то и вставит».

— «Так за ней сейчас послать!»

Восклицает царь Никита.

Брови сдвинувши сердито:

— «Тотчас ведьму отыскать!

Если ж нас она обманет,

Чего надо не достанет,

На бобах нас проведёт,

Или с умыслом солжёт,

Будь не царь я, а бездельник,

Если в чистый понедельник

Сжечь колдунью не велю:

И тем небо умолю».

Вот секретно, осторожно,

По курьерской подорожной

И во все земли концы

Были посланы гонцы.

Они скачут, всюду рыщут

И царю колдунью ищут.

Год проходит и другой.

Нету вести никакой.

Наконец один ретивый

Вдруг напал на след счастливый.

Он заехал в тёмный лес

(Видно, вёл его сам бес),

Видит он: в лесу избушка,

Ведьма в ней живёт, старушка.

Как он был царёв посол,

То к ней прямо и вошёл,

Поклонился ведьме смело,

Изложил царёво дело:

Как царевны рождены

И чего все лишены.

Ведьма мигом всё смекнула...

В дверь гонца она толкнула,

Так примолвив: «Уходи

Поскорей и без оглядки,

Не то — бойся лихорадки...

Через три дня приходи

За посылкой и ответом,

Только помни — чуть с рассветом».

После ведьма заперлась,

Уголёчком запаслась,

Трое суток ворожила,

Так что беса приманила.

Чтоб отправить во дворец,

Сам принёс он ей ларец,

Полный грешными вещами,

Обожаемыми нами.

Там их было всех сортов,

Всех размеров, всех