Ведьма баба Нюра. День первый

похвалила как знающую знахарку, и гордилась таким родством.

С поезда на станции я сошёл в темноте, хотя и был-то всего шестой час вечера. Осмотрелся по сторонам, ища то ли сани, то ли телегу, не знаю сам. Мать сказала, что бабка меня встретит, или пошлёт кого — телеграмму она подала. Фотографий баб Нюриных у нас в семье не было, и я крутил головой в поисках старухи. Для меня все, кому около сорока были почти стариками, а тут — вообще, 54 года.

— Ну, здравствуй, племянничек, — услышал я от моложавой женщины, лет 35—40 на вид. — Что, не признал? — спросила она, улыбаясь какой-то влекущей улыбкой.

Да, блин... Как же тут признаешь? На меня смотрела интересная женщина, и что сразу бросилось в глаза, с молодой кожей лица. Косметики на ней не было никакой, но она, косметика эта, и не была ей, на мой взгляд, нужна. Красивой я бы её не назвал, но была в ней некая женская чарующая притягательность, бьющая через край. Мне трудно было что-либо выделить в её лице, только густые чёрные брови, такие необычные, и такие уместные, так шедшие ей. Остальные черты лица были более-менее стандартные, но цельный образ был чрезвычайно ладным, цельным, гармоничным. Сразу стало ясно, что эта женщина живёт в согласии с окружающим миром, и не только подчиняется ему, но и с удовольствием подчиняет мир себе, когда приходит момент.

С девчонками у меня в школе как-то не ладилось, они откровенно посмеивались над моей любовью к компьютеру, поэтому в романтических снах я всегда представлял рядом с собой женщину значительно старше, с которой мне, там, во сне, было волнующе, но надёжно и спокойно.

— Что молчишь-то, Андрюша? Воды в рот набрал? — опять улыбнулась она, явно довольная произведённому впечатлению.

— Здрасьте, — пролепетал я, понимая, что, похоже, влюбился в свою родственницу с первого взгляда.

— Называй меня Анной Ивановной пока, — сказала она, — а там видно будет. Только бабой Нюрой не надо, идёт? Не называет меня так никто, даже старики, — заразительно улыбаясь, и как-то даже, подбадривая, добавила та, кого и вправду, язык баб Нюрой и не повернулся бы назвать.

В мыслях я прозвал её Аннушкой, как в школе мы звали свою «классную», тоже брюнетку, и весьма обаятельную.

Второй сюрприз ожидал меня у вокзала. Мы подошли к ярко красной «Ниве», нелепо смотрящейся среди заснеженного полустанка. Сев в машину я присвистнул: такого акустического «фарша» не было даже в машине отцового начальника-генерала, большого любителя хорошей музыки. Новенький «Кларион», которых и в столице-то пока единицы, классные колонки — «Пионеры», санбвуфер, CD-чейнджер, в общем, всё то, о чём я только мечтал, когда садился в старенький папин «Опель». Да и обшивка салона подозрительно напоминала натуральную кожу.

«Ну, ни фига, себе», — подумал я, «кожаная «Нива», — разве такие выпускают?»

— Не свисти, — опять засмеялась баба... Анна Ивановна, — денег не будет.

Она, как будто, была очень рада моему визиту, постоянно улыбаясь. Но как только села за руль — сразу стала