Увлекательные приключения в санатории

предложения! — попытался я перейти в контратаку.

Но офицерской жене всё как с гуся вода.

— А я тебе не трахаться предлагала, а всего лишь искупаться голышом. Ладно, раз ты такой стеснительный, то поступаешь как знаешь.

И Надя спрятала руки за спиной, пытаясь расстегнуть лифчик. Я поспешно отвернулся, а затем с показной беспечностью сунул ступню в мутноватую и тепловатую воду. Вода манила к себе.

Вдруг слева от меня молнией в бассейн метнулась Надежда. Взметнув вокруг себя сноп бешеных брызг, скрывших ее нагое тело, она погрузилась в теплую водичку и счастливо фыркая погребла к другому краю бассейна. Видно было по лицу Надежды, что ей хочется и взвизгнуть, и покричать вволю, и поделиться со мной ощущениями от купания, но нельзя было шуметь — — персонал санатория был бдителен и беспощаден к нарушениям режима. Уже само купание в непредназначенный для него час было сродни поруганию святыни. За купание же голышом следовало повесить. Купание женщины и мужчины в пустом бассейне в неположенное время!? Расстрелять, а потом повесить!

Не желая дать слабину (перед бабой струсил, видите ли!), заразившись азартом безнаказанности (ой ли?) нарушения санаторных скрижалей с заповедями, напоследок чертыхнувшись, я стянул с себя плавки и вошел в серые воды, нарушая своим телом — как бы это не похабно, не банально, не потерто звучало — безмятежную гладь воды.

— Хорошо?, — хихикнув, спросила Надежда.

— Весьма, — пробасил и попытался сделать лицо, как у дореволюционного купца с революционных плакатов. — Но необычно. С детства голым не купался.

— Аааа! Разоблачился таки. И что?... поплавок между ног путается? — подколола Надя.

— Нет, не путается, но чуднО, — серьезно ответствовал я, желая дать понять, что любые подколки, даже если они ниже пояса, неспособны пробить толстую стену моего хладнокровия.

Душу обуяло чувство покоя, безмятежности, тишины, мира. Теплая водица, водящая хороводы струй вокруг моего тела. Стрекот цикад, монотонно-синхронно отсекающий от времени секунды. Изумрудный росплеск лесов на склонах гор. Пара белых облачных очёсков, невесть как выживших на этом гуашево-синем знойном небе, раскаленном от соседства с кусачим Солнцем. Какие мы там от Солнца? Третьи?

Шум воды отвлек мое внимание от поэтических мечтаний. Обернувшись, я увидел, что Надежда вылезла из воды, не спеша подошла к скамейке, взяла оттуда полотенце и стала насухо вытирать им свои рыжие, медные волосы. В этот момент я не мог быть замечен и поэтому безбоязненно осмотрел голое тело Надежды и был восхищен. Она так и просилась на пропагандистские плакаты и кинокадры 20—30-ых годов, с их культом здорового тела, непобедимых солдат, неутомимых рабочих, здоровых и крепких телом матерей. Невозможно было представить Надежду молодой, она была зрелой, и зрелость эта ей очень шла. Зрелая — самое подходящее слово. Без тени увядания, несмотря на сорокалетний возраст, разве что обилие родинок, накопившихся за предшествующую жизнь, свидетельствовало о летах. Зрелая... Зрелые круглые тяжелые груди маняще сотрясались, когда Надя вытирала себе голову. Крепкая спина, крепкий стан, внизу впадина-ромб. Немного выпирающий по-бабски округлый живот с небольшим