Возвращение на Скалистый

Это еще мягко говоря. А у Вас все функции мозга в норме. И знаете почему? Потому что Вы были в коме, но Ваш мозг продолжал работать! Поэтому я и говорю, что эти видения спасли Вас!

— Но я же все помню, доктор! В деталях!

— Это и есть самое поразительное. Но и этому есть объяснение. Я не зря спрашивал, сколько Вы проработали в управлении. Понимаете, есть мнение, что наш мозг ничего не забывает. То есть Вы за время работы могли услышать что-то об этом острове, например, из постороннего разговора в курилке, или в порту, или еще где. Могли мельком увидеть где-то фотографии метеостанции. Эта информация была в то время для Вас неважной, и Вы не обратили на нее никакого внимания. В одно ухо влетело, в другое вылетело. Но она не пропала, а запечатлелась в каких-нибудь глубоких анналах памяти. А потом всплыла, когда Вы спали. Улавливаете?

— Возможно. Но есть такие интимные подробности, которые я нигде не мог услышать или увидеть. Форма груди моей жены, к примеру. Как Вы это объясните?

— Я Вам отвечу. Вы знаете, чем мы отличаемся от животных?

— Много чем...

— Нет. По сути — ничем. Кроме того, что умеем фантазировать и мыслить абстрактно. Вы просто придумали себе все эти подробности. Мозг формировал картинку, но она была неполной. Не хватало деталей. И Ваш разум дополнил эти детали, включив фантазию. Вот и все!

— Звучит, конечно, убедительно, но в голове все равно не укладывается. Ведь я там был словно вчера!

— А я о чем?! Поразительный случай! Поразительный! Московские коллеги, кстати, очень Вами заинтересовались. И готовы даже сами прилететь в Николаевск...

— Погодите-ка, — перебил я, — Мы в Николаевске-на-Амуре?

— Да. А Вы не знали? Ближайшая нейротравма была здесь. Сюда Вас и доставили.

— Да как-то забыл сразу спросить.

— Не страшно. Так на чем мы остановились? А-а... Вот! Вы согласны задержаться здесь и поработать с москвичами?

— Нет!, — твердо ответил я, — Не хочу быть подопытной крысой.

Иван Иваныч начал горячо переубеждать меня, разглагольствуя об уникальности моего случая и о той пользе для науки, которую можно извлечь, изучив его. Но я был непреклонен. Тогда он перешел к завуалированным угрозам, намекая, что он может и изменить психиатрическое заключение не в мою пользу. Пришлось пойти на уступки и согласиться, чтобы он поизучал меня лично. На это доктор пошел охотно. Сыграло тщеславие ученого. Кому ж не хочется стать первооткрывателем нового явления психиатрии!

Так что последующие до выписки 3 недели мне пришлось ежедневно по несколько часов общаться с психиатром, проходить предлагаемые им тесты и отвечать на бесконечные вопросы. Параллельно я утряс и более жизненные проблемы. Дело в том, что в момент катастрофы я числился сотрудником управления. И написанное мною ранее заявление об увольнении значения тут не играло. А значит, мне полагалась предусмотренная трудовым договором компенсация, зарплата за 10 месяцев, да еще и страховка. В сумме выходило чуть меньше