День Оплодотворения

но не в том дело. Мы трахались, глядя друг другу в глаза, и было удивительное чувство единства, будто мы танцуем головокружительный танец и понимаем друг друга телами и взглядами.

— Ты когда нибудь целовалась с мальчиками? — спрашиваю ее.
— Нет... Видела, как другие...

Я нагнулся и влип в нее губами. Мы были одного роста, и рот пришелся точно ко рту, как паз к пазу. Я вцеловался в нее до оскомины, высосал ей ее губки и язычок, вылизал ей всю сладкую начинку... Эри задохнулась, заурчала медведицей, обвила меня руками и ногами — и вжалась в меня так, что мы вдруг действительно стали одним телом.

Это единство ударило по нервам, смешалось со сладостью ее ротика, в которой я тонул, как в варенье — и вдруг вскипело во мне:

— Ыыыы! Ыыыы! — ревел я от блаженства и вламывался в Эри, и натягивал ее на себя, чтобы еще, еще глубже, до самого сердца, и кусал ей губы, облепившие меня сладкой оскоминой...

— Я поняла, — говорила мне Эри непослушным голосом, когда я выкончался до капли. — Я поняла: оплодотворение — это откровенность.

Я поднял голову и посмотрел на нее.

— Поэтому и голые, — продолжала она. — Чтобы совсем-совсем все открыто. Я разговаривала с тобой телом. Поэтому и стыдные места... Мы разговаривали ими. И там, наверно, нельзя лгать...

«Можно. Еще как" — подумал я и спросил ее:

— Как ты?
— Мне понравилось. Очень, — она засмеялась. — Будто мы работаем вместе, или танцуем, и все-все понимаем, прямо как одно тело...

Я изумленно смотрел на нее и слушал, как она описывает все мои ощущения, слово в слово, а потом сполз ниже и раздвинул ей ножки.

— Это же уже все? — спрашивала она. — Ты оплодотворил меня?
— Нет, Эри. Это еще далеко не все, — сказал я и лизнул липкий бутончик.

— Ааааоооууу! Ой-ей-ей, ты что делаешь!... — заголосила Эри. — Ой-ей-ей, как приятно, ааа!... Оооо, ой, ой, ну что ты...

Когда она обмякла и застыла без движения, я прилез к ней, шурша пластиковым сеном, которое пахло, как настоящее, и стал выглаживать ей усталое тело, любуясь каждым изгибом.

— Ну, рассказывай, — говорил я, щекоча ей бедро. Почему-то мне очень хотелось, чтобы она говорила со мной.
— Что рассказывать?
— Ээээ... все. Рассказывай все.
— Все? — Эри устало рассмеялась. — Я даже не знаю, как сказать. Я не знала, что так бывает.
— А теперь узнала. И что, никогда не дро... не делала себе так?
— Нет. А как это — себе?
— Потом покажу. Отдыхай.
— А и правда — будто долго работала...

Мы лежали, ласкались, болтали, потом снова трахались, держась за плечи друг друга, и снова лежали, ласкались, болтали — и снова, и снова... (Специально для — Когда вдруг замигал зеленый глазок и деревянный голос произнес — «Уважаемый Осеменитель, спецлагерь закрывается через пятнадцать минут» — мне показалось, что я провел с ней не больше часа.

— Нифига себе, какой лимит у них. Жлобье! — то ли подумал, то ли сказал я. Мне смертно не хотелось уходить от Эри.
— Ничего, завтра придешь