Ни слова о Патагонии (фрагмент)

Николай Александрович Уфаров. Ни слова о Патагонии (повесть, 2002) (фрагмент)

Не могу сказать, что мне было очень приятно общество Вероники. Но долг джентльмена не позволял оставить девушку наедине с кучей грязной посуды.

— Я останусь и помогу Вере, — сказал я Семплияровичу. Он уже спускался по лестнице.

— Хорошо!... — крикнул он в ответ, — позвоню тебе завтра.

Я закрыл за ними дверь и направился на кухню. Вероника уже начала мыть посуду.

— Помочь?

— Поможешь, если будешь вытирать, — она подала мне полотенце. Несколько минут мы наводили порядок на кухне, не говоря друг другу ни слова. Когда кухня была почти в идеальном состоянии, она поблагодарила меня за помощь. Я собрался уходить. Она остановила меня.

— Хочешь выпить кофе со мной? А то получится, будто я тебя эксплуатировала... — она сказала это как будто между прочим, словно ей важно было, что о ней подумают.

— Да, выпью, — я повесил куртку, которую уже собирался надеть (...)

(...) Мы сидели рядом на диване с чашками в руках. По телевизору шел мультфильм. Какие-то собаки-мушкетеры или что-то в этом роде. Глупая выдумка глупого мультипликатора. Я заметил какую-то смешную мелочь в сюжете, она обратила внимание на то, как нарисованы кошки-гвардейцы Кардинала. Мы стали издеваться над авторами мультфильма, говорить, как они придумывали и чем рисовали свое творение, и что будет с детьми, если они это будут смотреть.

Это было обычное состояние уставшего человека — смеяться над всем, что мало-мальски кажется смешным. К тому времени, когда мультфильм закончился, мы так хохотали, словно сидели на концерте какого-нибудь юмориста. И, разумеется, это не могло закончиться хорошо. Вера так резко откинулась на спинку дивана, что задела стоявшую на подлокотнике чашку с недопитым кофе, который, благо, уже остыл и выплеснула кофе себе на блузку (...)

(...) Она вышла наконец из ванной.

— Я пойду, — сказал я, снимая с вешалки куртку.

Она молча смотрела на меня. Я быстро оделся и уже открыл дверь, собираясь окончательно проститься, когда она взяла меня за предплечье.

— Подожди.

Я обернулся. Она увлекла меня обратно в квартиру и закрыла за мной дверь (...)

(...) Веронике тогда было двадцать три или двадцать четыре, она была старше меня на два или три года. Не скажу, что она была особенно красива, скорее миловидна. Я знал, что у нее был парень, который переехал в другой город и бросил ее, когда ей было двадцать. Она всегда казалась такой серьезной и даже несколько надменной, что у меня даже мысли не возникало о том, чтобы как-то кокетничать с ней. И я ведь ничего не делал сегодня такого, чтобы как-то дать ей понять, что хотел бы с ней общаться, тем более, наедине (...)

(...) Она совершенно молча и спокойно развязала пояс и сняла халат, обнажив очень красивое тело зрелой девушки с небольшой мягко очерченной грудью, чуть округлившимся животом и выбритым «полоской» лобком. Она голой прошла к шкафу, взяла с одной из полок небольшой блокнот и заглянула в него.

—