Ярость (отрывок)

курсах эротики, тогда уже были в ходу. Но я, как и Франс, не гонюсь за модой.

— Это не мода...

— Есть вещи, которые я не делаю, — ответил я непреклонно. — По крайней мере, в первый же день.

— Не будь таким зажатым...

— Я не зажат, — объяснил я, — я просто старомоден.

Она смотрела умоляюще, но я держался напористо, грубовато, пусть еще не как солдафон, но как человек старшего поколения, который не обучен всяким новомодным приемам, который прост, как правда, а по опыту знает, что как бы ни изощрялся, но оргазм всегда оргазм, от позы не зависит. Она взяла мою голову, попыталась сдвинуть меня ниже, но я со смехом развернул ее, поставил, как в моей молодости говорили — на четыре кости, и взял просто, напористо и грубо.

Она смирилась, терпела, даже начала двигаться и постанывать, но я уже сжал ее сильнее, оставляя на мягкой белой заднице красные пятна, мощно выдохнул, рыкнул, медленно расслабился, похлопал по ягодице:

— Ты просто прелесть!

Она продолжала стоять на четвереньках. Я слез с постели, расправил плечи и подтянул живот, все-таки снимают, направился в ванную. Здесь все сверкало чистотой, на столике и полочках выстроились шампуни, мази, но все же ощущение осталось такое, что постоянно здесь не живут.

Когда я вышел, она уже сидела на краю постели, закутавшись в розовый пышный халат. Лицо ее раскраснелось, прическа сбилась, и она ловко распустила волосы.

— Ого, — сказал я озабоченно, глядя на часы. — Черт! А у меня там собака негуляная.

— Собака?

— Боксерчик, — объяснил я ласково. — Такая умница! А понятливая... Представляешь, на обед всегда зовет, все понимает...

Собачники о своих собаках могут говорить часами, даже не повторяясь, но я говорил о Хрюке, лишь пока одевался и натягивал кроссовки. Она подставила щеку, я звучно чмокнул, повернулся к двери.

Она сдвинула собачку замка, спросила как-то неуверенно:

— Надеюсь, ты еще найдешь время для меня?

— О, я мечтаю об этом, — сказал я горячо. — Было так чудесно!

Приободрившись, она сказала с улыбкой:

— И в следующий раз ты найдешь время позаниматься со мной... подробнее? Не на бегу? А то, как говорится, не снимая лыж...

— Надо бы, — согласился я. — Черт с ними, привычками, Анатолем Франсом... Даже с телекамерами.

Она отшатнулась, будто я внезапно попытался ее укусить за нос. Глаза расшились уже в неподдельном испуге:

— Какие... такие телекамеры?

— Одна в люстре, — пояснил я словоохотливо, — две по углам, четвертая в том навороченном вентиляторе.

Я улыбался дружески, а ее лицо покрылось смертельной бледностью. В глазах вспыхнул страх:

— Ты... знал?

— Конечно!

— Но... как?... Откуда?

Я нежно провел ладонью по ее щеке. Ощутил, как тяжелая горячая кровь наполняет там внизу, хотя в моем возрасте на такую реакцию требуется уже несколько часов, а то и сутки.

— Ты просто прелесть. Не бери в голову, а бери... ну, сама знаешь. Ты красивая, а на красивых даже злой пес не гавкнет.

Замок щелкнул, я вышел на пустую площадку. Стелла смотрела вслед расширенными в страхе и непонимании