Бутылка вина

доме еще недавно был прочный достаток. Но, не заметил присутствия мужчины. Ничто не напоминало здесь о мужчине. Не было даже пепельницы. И когда я от волнения закурил, женщина подала мне блюдечко. Но я не стал ни о чем ее спрашивать. Зачем? И так все было ясно.

Когда дети сели за стол и обжигаясь от нетерпения, принялись есть макароны с тушенкой, которые им быстро приготовила мать, из принесенных нами припасов, я засобирался назад. Мне было больно смотреть на это. Она вышла вслед в прихожую и молча начала одеваться.

— А это зачем? — спросил я, — я же сказал, что не нуждаюсь в Вашей благодарности.

Не отвечая мне, она молча оделась и крикнула детям: — «Я провожу дядю и скоро вернусь! А Вы пока кушайте, а затем ложитесь спать». И, вышла вслед за мной. Взяв ее под руку, я пошел домой.

Рука женщины даже сквозь пальто была тонкой и нежной. Я шел рядом с ней, незаметно разглядывая лицо, мелко и часто шагавшей рядом с ним женщины. Оно было красивым, с приятными правильными чертами. Ее чувственные тонкие ноздри вздрагивали во время дыхания, хорошо очерченные брови иногда тревожно сдвигались. Время от времени, испытывающе взглядывая на меня, она как будто хотела задать какой-то мучавший ее вопрос, но сдерживала себя. Я тоже молчал, не зная о чем говорить в этой необычной ситуации. Подобное случилось со мной впервые.

Открыв квартиру, пропуская женщину вперед, я молча посторонился. Она вошла и с любопытством огляделась, сняв шапку, повесила ее на вешалку. Я помог ей снять шубку, и мы прошли в зал, где в полумраке тускло горящего бра, на столе поблескивала темная бутылка, виновница нашей встречи.

— А у Вас очень уютно, — тихо сказала она, — мне нравится.

Я, пожал плечами.

— У меня ничем не примечательная холостяцкая квартира», — ответил я — быть может, чуточку чище других.

К чистоте и порядку у меня осталась привычка с армии.

Мне совершенно расхотелось пить. Перед глазами стояли не детски серьезные голодные глазенки ее маленьких детей: мальчика и девочки. Лет пяти и шести. Ну, да ладно, хватит переживать, лучше все-таки выпить.

Ополоснув на кухне два бокала для вина, вернувшись в зал и наполнив их, я подал один из них напряженно сидевшей в кресле женщине. У нее был такой несчастный и грустный вид, что у меня в очередной раз за этот вечер больно сжалось сердце. Она благодарно кивнула и, глядя мне в глаза из-за края бокала, сделала небольшой глоток.

— Хорошее вино, — одобрительно заметила она и отпила еще немного.

От выпитого вина ее лицо начало розоветь, ее выразительные темные глаза, заблестели еще ярче, слабый румянец окрасил ее нежные щеки.

«Как она хороша! Просто божественна!» — Подумал я, испытывая нарастающее волнение. Подобного я не чувствовал уже очень давно, — с тех пор, как ушла жена.

Найдя старое печенье, и бог весть с каких времен завалявшиеся конфеты, разложив все это на тарелочке, я стал ухаживать за ней.

Измученная житейскими заботами