раненной птицы, а мой — смахивал на урчание удовлетворенного медведя, сытно пообедавшего задранным кабаном в таежной глуши.
... Мы лежали, удовлетворенные и счастливые, на вершине горы, называемой «Человеческое Счастье». Но незаметно червячок сомнений продолжал сверлить мой мозг:
«С такой страстной женой долго не протянешь. А потом пойдут измены, обоюдные упреки и сплошное взаимное вранье», — подумал я, убирая руку, которой еще обнимал ее вспотевшее тело. Она, казалось, только и ждала этого и тут же отвернулась от меня. Я израсходовал почти все, что у меня было, а ей, как мне показалось, всего этого было мало...
Проснувшись утром, повернулся и увидел, что она уже не спит, активно работая между ног толстым длинным огурцом, который вчера она предусмотрительно отложила в сторону. Глаза ее напряженно смотрели в потолок, а губы страстно жестикулировали в такт каждому движению руки.
«Стерва! Неужели тебе Моего не хватило?!» — подумал я и притворился спящим, боясь нарушить этот ее напряженный, интимный процесс. За палаткой раздался тихий свист. Лика вздрогнула, отложила огурец и, подтянув плавки, вылезла из палатки.
— Ну как он? Не оскандалился? — раздался чей-то едва слышный шепоток.
— Нет. Парень классный, только одна беда: член коротковат, — прошептала она в ответ.
— Меньше моего?
— Угу.
— Давай примерим, пока он дрыхнет, — тихо хихикнул гость.
— Можно подумать, что раньше не мерили...
— Чудачка! Все познается в сравнении, как верно сказал классик, — ответил он, и они завозились в траве.
«Гадина! А я — то думал, что ты Эксклюзивная Стерва, а ты — просто среднестатистическая блядь...», — досадливо подумал я, и, приподняв противоположный край палатки, тихо покинул ее.
... Через два года я снова приехал на юг, к морю. Зашел к старому своему приятелю Федулову, позвонил. Дверь мне открыла смутившаяся Лика, за подол халата которой держался черноволосый мальчуган, весьма смахивающий на меня... Он протянул свой миниатюрный пальчик в мою сторону и вдруг сказал: «Па-па... «.
Эдуард Зайцев