сейчас... Сейчас она такая, что... еб твою мать нахер индейцу в жопу, я извиняюсь, конечно. Никто ведь не возьмет ее. Кому нужно туловище? Доктор Шеппард скончался, святой человек, дай ему Боже доброй выпивки в раю — и бедняжка Эви осталась одна. Наши бабы носят ей еду и дрова. Так она и живет — милостыней всей деревни. Песнями благодарит нас, а мы слушаем ее, да плачем, глядя на ее личико. Да вы сами видели, мистер... Эй, вы куда? Мистер!...
• • •
Пять минут спустя Нэш стучал в бунгало: — Эви! Мисс Эви! Впустите меня, пожалуйста!
Никто не отвечал, и Нэш постоял, прислушиваясь к тишине, а затем дернул дверь. Дверь открылась неожиданно легко, и он, помедлив, шагнул вовнутрь.
Там он сразу увидел испуганный силуэт Эви. Она сидела в полумраке прихожей, вжавшись в стену, и смотрела на него.
— Эви... эээ... мммыааа... — замычал Нэш, вдруг позабыв все, что он хотел сказать. — Извините, эээ... я вошел, вы не отвечали, и я вошел, это самое... Но вы не бойтесь, я не это, я просто... — Уходите, — сказала Эви.
Глаза Нэша привыкли к темноте, и ему была хорошо видна странная приплюснутость фигурки в кресле, будто Эви сделана из снега и подтаяла, осев вниз.
— Погодите, не сердитесь... Мисс Эви, понимаете, я художник, и это самое... Я очень хочу вас нарисовать, и... — Нет! — Но... но почему? Вы не подумайте, в этом нет ничего безнравственного, мне позировали даже монах... — Нет! Уходите! — Но послушайте! Я... вы не понимаете, что такое для художника... И я заплачу, конечно, сколько смогу... — Нет! — голос Эви сорвался на визг. — Да послушайте же вы! Успокойтесь. Я нарисую Вас только по пояс, и никто не увидит, что Вы... — Уходите! — Вы не знаете никаких других слов, кроме «уходите»? — Убирайтесь отсюда! — закричала Эви, дергаясь всем телом.
«Черт, нельзя было напоминать ей, что она калека». Нэш чувствовал, что в нем закипает обида, и изо всех сил глушил ее в себе:
— Хорошо. О'кэй. Хорошо, — он успокаивающе поднял руки. — Я уйду, вы успокоитесь, и завтра... — Никаких завтра! Отстаньте от меня! Отстаньте от меня все! Не трогайте меня!
Нэш ненавидел женские истерики. «Помни о том, что она пережила», твердил он себе, но тщетно — его вдруг понесло: — Кто вас трогает? Чего орать? Чего реветь? Что я тебе сделал? — кричал он на Эви, придвигаясь к ней.
Какое-то время они орали одновременно, затем Эви вдруг подхватилась, одними руками, как обезьянка, перекинулась через кресло, шлепнулась на пол и поползла от Нэша — к дверному проему в другую комнату. Ее бедра, обмотанные подолом юбки, волочились по полу, как куль с мукой. Двигалась она быстро и ловко, но это зрелище все равно сдавило Нэшу горло.
— Ну чего ты? Ну куда ты? Я же с тобой хочу...
Эви уползала от него, и тот, вдруг потеряв голову, в два шага догнал ее и схватил под микитки: