дед Иван внука прогнал, сам хочет Дашку оприходовать. Дед сплюнул, подтянул штаны и сказал, что попадись они ему лет двадцать назад, то стояли бы рачком и орали бы вовсю. И ушёл
А девицы уже тихим голоском попросили меня заступиться за честь дедова племени, раз тот так грозился, да и Дашка довольная как слон. Ну раз стоит у меня вовсю, то я быстро ближайшую девушку поставил в коленно-локтевую и оттрахал с удовольствием, да так долго не мог кончить, что та аж стала проситься пожалеть её. Встал я с неё, а тут третья так ловко встала на колени и взяла мой член в свой большегубый ротик. Налил я ей полный рот, а она такая довольная была. Потом мы искупались и сели «поснедать», у девушек еды было море, а какие они довольные были. И потом предложили мне начать «вторую серию», как они пошутили — Марлезонского балета. Ух ты, сейчас было вообще просто супер мне с ними. А назавтра и слава про меня по селу пошла!
Так что оставшиеся две недели у меня в селе прошли чудесно, без смеха, но с большим грехом, как шутила моя бабка. Все незамужние девицы, да и замужние, но тайком, стали мне в подруги набиваться. Натрахался я вперёд на целый год. Ну а тут и родители подъехали, а увезли они меня ночью, а то дед с бабкой смеялись, что не пропустят их машину местные красотки.
На следующий год пришло письмо от деда с бабкой — советуют мне в село больше не приезжать, их фельдшерско-акушерский пункт не успевает роды принимать. Хотя председатель колхоза очень доволен — девушки нарожали кучу парней, да все такие здоровые, самый меньший весом три восемьсот, вот так! Налил мой внучок девахам полные пуза своей огненной смеси, как шутил дед. Ну вылитый дед мол, в молодости, перед войной постарался, заодно и папку твоего сообразил. Хохоту было!
После этого письма мой папан хохотал весь день, а вот моя мамочка и её младшая сестра, тётя Вика, стали на меня посматривать с каким необычным интересом... Чувствуя, что явно не просто так они, а тётя Вика меня постоянно целует и обнимает, да так нахально меня по ширинке гладит. И мамочка постоянно обнимает меня, прижимаясь своей пышной грудью и смеётся — у меня опять встал! И что они задумали?