После смерти

открывать им дверь, то единственное табу, отделяющее блаженство любовного извращения от утех жалких людей, ныне в полном здравии и бодрствующих, пока ещё бодрствующих, но как известно, время лечит любые раны, оно вылечит и их, навсегда вылечит от постоянных земных проблем и унесёт их туда, где царит вечный мир и спокойствие.

— Что пришли. Доброй ночи. Вы будете вдвоём или как?, — спросил Иван Степанович.

— Нет. Только я. Он будет снимать, как мы договаривались, — ответил молодой человек в чёрной как ночь куртке и потёртых джинсах.

— О, это попахивает уголовщиной!, — сделал небольшое заключение Иван Степанович.

— Во-первых, это наше дело, во-вторых, всё что здесь происходит уже уголовно, я бы сказал, знаете, даже аморально, — сдерзил молодой любитель запрета.

— Ну что ж, тогда деньги вперёд, — после этого Иван Степанович взял две новенькие зелёные бумажки, по сотне долларов каждая, добавил, — ну, с Богом господа, пройдёмте за мной.

И он повёл их за собой, словно Иисус Христос вёл по пустыне покорно преданных ему евреев. Вот они пришли в то место, где на столе, под белой материей, лежало тело 16-летней проститутки, Нины Козловой.

— Вот собственно и она, прелесть, прямо с холодильника, свеженькая, как горный воздух, сам проверял, — хвастался Иван Степанович, будто ему купили новую игрушку.

Молодой человек прочитал надпись на бирке и заметил:

— Странно, почему имя русское, а лежит какая-то чурка черножопая.

— Ну, молодой человек, что Бог послал. И не забывайте, в вашем распоряжении ровно час, и тело попрошу сильно не портить, после акта всё вытрите.

После этого Иван Степанович ушёл, оставив свою очередную дочь на надругательство этим молодым людям.

— Так ладно, — сказал парень своему приятелю, — доставай камеру и снимай, сам только тихо, не отвлекай меня, поехали.

После этого парень снял с себя куртку, с неё же сбросил на пол белую материю, и прилёг возле неё, положив на неё свою конечнось, словно бы обнял её ногой. Он нежно и трепетно целовал её в шею, мял окоченевшую грудь и поглаживал промежность, как-будто возбуждая её, но только вместо смазки из неё выделялось лишь зловонная протухшая жидкость, но это только больше возбуждало молодого некрофила и сильнее будило в нём животную похоть. Он начал облизывать её, постепенно спускаясь всё ниже и ниже, он проводил языком по синему безжизненному телу, пока не упёрся им во что-то мохнатое, издающее из своего нутра тот самый возбуждающий запах.

Парень с камерой вёл себя как опытный оператор. Он уходил куда надо, в зависимости от освещённости, делал всякие там наезды и фишки, одному ему известные, ведь его работа не видна с первого взгляда, но от неё зависит многое, от неё зависит будующий гонорар фильма, ему дали денег и вот он здесь, он снимает всё для истории, фиксирует любое действие своего партнёра, ведь он журналист, точнее считает себя им. Ему сейчас очень плохо, он не может лицезреть перед ним происходящее зрелище, но он крепится.

Напарник же его