Графиня полукровка и цветок жизни

покрытого слизью и кровью, показалось снаружи и тут же исчезло внутри, заставляя девушку, которая замерла в надежде, что ее оставят в покое, снова забиться в истерике. Спустя несколько минут, уставшая от попыток освободиться, девушка издала свой первый стон, в котором не слышалось боли и который напугал ее, чуть ли не так же как первое проникновение. Но стоило ей опять начать вырываться, как щупальце начало проникать глубже, ударяясь своим тонким кончиком в глубине ее живота, вызывая очередной стон.

Она уже не могла сидеть сама, постоянно заваливаясь вперед, пока ее руки не уперлись в грудь стоящего перед ней дяди. стоило ей выгнуться и получить опору, как стержень щупальца заработал еще быстрее, от чего девушке стало не до людей, молча стоящих вокруг со вздутыми штанами. Слезы шли не переставая, ладони сжимали чужую одежду, а тихие постанывания вырывались с постоянной периодичностью. Мозолистые руки мяли ее груди, щипали за набухшие соски, в то время как ее дырочку пронзал отвратительный на вид, но такой приятный внутри, отросток. Нечто изменилось, что то рвалось из нее наружу, словно сжатая пружина, оно приближалось с каждыми движением внутри.

— Аааах, ааах. — Ее, распахнутый в попытке вздохнуть, рот издавал томные стоны. Закатывающиеся глаза, обмякшее тело и руки, судорожно скребущие чужую одежду, показывали степень блаженства, охватившего девушку. Но толстое щупальце не закончило. Тоненький кончик скользнул в приоткрывающийся от блаженных спазмов вход, ведущую в самую глубокую часть животика. Стоило этому произойти, как бугорки на щупальце буквально взорвались белесой тягучей слизью выплескивающейся струйками из влагалища. Тонкий кончик входил все глубже, распечатывая финальный запор в теле своей жертвы, куда проникала все прибывающая жидкость, что высасывала саму жизь, передавая ее существу.

Взамен, оставшаяся внутри живота жидкость, насыщенная остатками жизненной силы, дарует вплоть до неменуемой смерти невероятную возможность неустанно производить потомство. Сама девушка в конце лишь нечеловечески взвыла, словно понимая, ускальзающими в небытие остатками разума, что с ней происходит нечто непоправимо ужасное.

И стоило впитаться белесой жидкости, как бывшая молодая графиня страсно принимала в себя столь желанную первую порцию человеческого семени и так же в первый, но не последний, раз становясь будующей матерью.