Париж, Монмарт и твой портрет

Она была в злоченом крепе,

В ее глазах грустили степи,

Когда она из церкви вышла

И вздрогнула, я застонал,

Но голоса ее не слышал

Но имени ее незнал...

И. Северянин Глаза чайного цвета и чайные розы в руках, вот и все что он запомнил о ней, девушке котрая была создана из дымного парижского воздуха, веселого смеха и молока с медом. Самолет уносил его из города любви, навстречу туманным невским долинам и балтийским холмам.

— Этот пакет был оставлен для Вас на томожне — шелестяшим голосом пропел стюарт, протягивая ему что-то вроде большой папки обтянутой желтой бумагой. Он быстро разорвал обложку, и уведел ее...

Он вышел из отеля «Империал» и ушел в ночь. Париж. После посещения этого города остается сделать только одно, и наверно именно это застовляет всех кто бывал здесь, именно в последнюю ночь, уходить из гостинницы и по темным кривым улочкам, или залитыми светом проспектам, идти почти бежать, за чьим-то силуэтом во мгле. Он шел и старался ниочем не думать, когда мысли отступают, то ты очищаешся. Все происходящее перед глазами начинает напоминать кино, и чем дальше ты идешь, тем быстрее мелкают кадры и тем дольше хчется продолжать эту гонку. Но всегда есть финишь, какая-то маленькая деталь, возвращает тебя в реальность. Это, может быть, запах, блик света на стене или тихая мелодия, льющаяся из распахнутого окна, главное, что у каждого это что-то свое, то, что ему необходимо именно в этот момент. Его остановили ее глаза, глаза чайного цвета.

Монмартр всегда прекрасен, в любое время года и в любую погоду, эта улица всегда дает путнику пристанище и покой. Несмотря на многолюдность только здесь можно почюствоать себя понастоящему одиноким и вместе с тем счасливым. Художник в темно-синем берете, рисовал ее портет, рядом стояли его работы, не слишком талантливые, но ее, ее он рисовал, как гений. Наверно прекрастное нельзя искозить...

Они бродили по ночному городу и молчали, незная друг-друга, незная даже имен, и, пожалуй, это было бы лишним, ведь у мечты недолжно быть имени. Желтые фонари надменно смотрели им вслед, безучастно и слегка тоскливо.

Сидя в уютном кафе и медленно вдыхая сигаретный дым, такой густой, что сквозь него было так сложно видеть ее лицо, он думал, что именно таких женщин имел в виду Блок, когда писал о своей незнакомке. Тонкие черты лица, белая кожа и бархотный голос, и пронзительный взгляд. Бокал в токой руке играл зветами заката, отбрасывая блик на небольшие серебристые часы...

В номере отеля, на белых простынях лежа сама нежность, сладкий карамелный запах шелковистых волос — дурман, сковывающий разум и наполняющий тело странной тяжестью. Изгибы тела скрытые плотной тенью от прикрытой лампы. Губы косаются губ, шеи, медленно опускаются и обволакивают мраморную грудь с пунцовыми цветами лотоса, которые дарят жизнь и забвенье. Тяжелое дыхание, срывающееся на стон, а губы сколзят по животу, полукруг которго является последней преградой перед наступлением вечного блаженства. И вновь губы касаются губ...

Густые