Когда стемнело так, что осторожный француз из лагеря и носа не высунет, в старом, построенном еще при Елизавете Петровне, особняке уездных дворян Розановых собрались отважные бойцы Дениса Давыдова. Разбившись на небольшие группки они отдыхали от тягот войны, делились опытом с новичками, поднимали вопросы стратегии.
В музыкальном салоне усатый ротмистр Польского уланкого полка пан Павойский развлекал компанию игрой на рояле. То ли сонатой Бетховена, то ли чем-то собственного сочинения — инструмент был стар, несколько расстроен и пробит в двух местах пулей. Прямо перед усачом-поляком на лакированной крышке бесстыдно раскинула бедра прелестная нагая нимфа, и красавец-офицер надолго припадал губами попеременно то к своей длинной трубке, то к влажной распростертой расщелине искусительницы.
— А слышали ли вы, друзья, — низко рычал медвежьим голосом подпоручик Толчев-Сакен, — Что наш герой — Ржевский — за мужественную схватку свою давешнюю с французским курьером получил два дня отпуска от подполковника?
— И что же он собирается делать? — пьяно рассмеялся штаб-майор Демитрев, в жадных руках которого таяла голая пышнотелая девица, — Неужели лечиться!
— Ржевский?! Никогда! — расхохоталась компания.
— Господа, господа, — воскликнул Демитрев, не прекращая жадно ласкать доступные прелести своей пассии, — У меня грандиозная идея! Как, вы думаете, поступит наш поручик, получив письмо от юной прелестной дворянки, сгорающей от любви к прославленному герою и случайно узнавшей о его нахождении поблизости?
— Вся соль в том, господа, — продолжил коварный офицер, распаляясь, как от своей затеи, так и от сладострастных стонов полностью отдавшейся ему девицы, — что совсем неподалеку есть маленький женский монастырь, славящийся евангельским целомудрием и жестоким уставом. Моя жена туда частенько наезжает.
— Ого! Представляю себе, господа, нашего Ржевского в подобном примере! — загоревшись, оглушил всех Толчев-Сакен, — Давайте сей же час напишем ему!"Прослышав о Вашем прибытии в наши края, я вся потекла...»
— «Потекла»? — на мгновение покинул девичью вагину поляк-ротмистр, чтобы вытереть влагу с усов и затянуться своей длинной трубкой, — Матка боска, какая пошлость.
— Пошлость?! Ржевскому?! — восторженно взорвалось криками все общество — Пишите!