Известие о смерти Суриковых так подкосило Зуева, что он неделю провалялся в гарнизонном военном госпитале. На седьмые сутки больной что-то пролепетал побледневшими губами и приоткрыл глаза. Тут же, как будто издалека до него дошел шелест губ человека в белой шапочке.
— Доктор. По-моему он приходит в себя.
Зуев приоткрыл глаза и, словно сквозь пелену тумана, ему почудилось, что на него смотрят тревожным взглядом большие, под пышными и длинными ресницами такие знакомые глаза. Он попытался приподнять руку и коснуться этой маленькой ручки, сжимающей термометр, но сил не было и вместо вопроса кто вы, он медленно прошептал: «Пить»!
Он пил медленными глотками, и внимательно изучал ее лицо, такое знакомое и в то же время такое далекое от того, что всегда восхищало его, когда он всматривался и думал: «И какими же красивыми бывают женщины даже в зрелом возрасте, которых мать-природа наградила такими чертами необыкновенной красоты. Но это лицо, являющееся копией того, что склонялось над ним и нежно раскрывало язычком его пухлые губы, впиваясь в них таким поцелуем, который будил в нем невероятно притягательные чувства самца к этой умной и опытной в сексе самке. Но эта яркая копия того лица, такого молодого и нежного вызывало в нем чувство восхищения, давая понять, что данная копия намного красивее и милее оригинала. Это была очень молодая, лет двадцати, женщина в белом халате, внимательно разглядывающая его глаза. Он приподнял руки и положил на ее пальцы ладонь, почувствовав, как она дрогнула, а в глазах ее заблестели слезки.
— Я — Зуев, а вы кто? — тихо сказал он метнув в сторону медсестры, стоящую рядом с этим необыкновенным созданием природы, недовольный взгляд.
— Я — Сурикова младшая. А для вас просто доктор...
— Доктор медицинских наук, — поправила доктора сестра.
— Пусть она уйдет. А вы — останьтесь, доктор, — прошептали его воспаленные губы
— Как это, уйдет? — сестра нахмурила тонкие, подведенные черным карандашом бровки.
— Светочка. Сделай милость. Оставь нас. Он хочет мне что-то сказать без свидетелей
— Ваше право, — недовольно поморщилась сестра и вышла из палаты.
— Ну, как мы себя чувствуем, Федор Федорович? — спросило чудное создание, беря его за руку, нащупывая пульс.
— Хорошо. Что это было со мной?...
— Нервный срыв. Впрочем, нечто подобное было и у меня, когда мне сказали об этом в Питере, — ответила она, убрав руку с пульса и нежно вытирая капельки пота на его лбу.
— А как вы очутились здесь? Откуда знаете меня? — прошептал он, боясь, что ее могут вызвать к другому больному.
— О! Это, как говорят в народе, виной всему стал его господин Случай... После похорон папы и мамы, преодолев это горе, я стала наводить порядок в квартире и, перебирая книги в шкафу, нашла журнальчик, где мама вела дневник. Она была скромной и не посвящала в секреты личной жизни друзей, а открывала душу этим молчаливым листочкам дневника, где она говорила сама себе только правду...
— Значит, ты знаешь и обо мне