акцентом. В ее исполнении фраза звучала «Кинешь ма».
— Кинешма? — Догадываюсь я.
Он кивает. Только тут я соображаю, что весь этот диалог происходит возле открытого окна. Кирилл крепко держит меня на руках.
— Нет, ты все-таки умеешь добиться своего, — я кусаю его за ухо.
— Характер такой, девушка.
Он усаживает меня на подоконник и начинает торопливо раздевать. В какой-то момент я уже не осознаю, что сзади меня — четырнадцатиэтажная пропасть. Я просто растворяюсь в его объятьях. И когда он входит в меня, я начинаю тихо стонать от наслаждения, а потом все громче и громче, и голос мой эхом мечется во дворе.
Возможно, там, внизу, уже собрался народ. Но меня это не колышет. Я просто наслаждаюсь мощными толчками Кирилла.
А потом он закидывает мои ноги себе на плечи, голова моя откидывается назад: И тут я понимаю, что высоты нет... Есть какое-то ощущение невесомости, падения вверх, космоса, затягивающего меня в эпицентр какой-то сумасшедшей воронкой:
— Кирииил... — Я ощущаю себя уже только в спальне, куда он перенес меня. Когда? Не знаю... Я потеряла счет времени.
— Что, радость моя? — Он ежит рядом и нежно гладит мои волосы.
— Ты сволочь. Но ты самая замечательная сволочь в мире.
Он улыбается.
— Возможно, ты и права. Я просто хотел, чтобы твой страх перерос в наслаждение.
— Маркиз де Сад, это вы?
— Конечно же, мой дорогой Мазох.
Я набрасываюсь на него с кулаками и долго стучу по его мускулистой груди, пока он, хохоча, не переворачивает меня на спину: И снова мы занимаемся сексом. На этот раз долго и красиво.
: А уходя, я поворачиваюсь и с улыбкой смотрю на подоконник квартиры на четырнадцатом этаже.
— Кирилл, ты прелесть.
— Так все-таки, прелесть или сволочь?
Я целую его в щеку.
— Ты прелестная сволочь. Но кажется, я теперь уже не боюсь высоты.