Урок музыки

Софье Никитичне, как девушке знатного рода полагалось получить блестящее образование. В числе прочих к ней три раза в неделю приходил учитель музыки — Павел Арсеньевич Левицкий. Он был высоким и худощавым стариком 50 лет, с волевым лицом, прямой как палка спиной, густыми седыми волосами и был всегда безукоризненно одет. При виде своего учителя юная Сонечка всегда впадала в оцепенение, она его ужасно боялась, может быть поэтому умненькая девушка, которая радовала своими успехами всех своих остальных педагогов, никак не могла выучить нотную грамоту. «Нуте-с, милая барышня, пройдемте в музыкальную комнату» — этой фразой по обыкновению начинал занятие Павел Арсеньевич.

Софья Никитична, внутренне холодея от непонятного ужаса, изо всех сил стараясь держать спину прямо, шла впереди своего учителя, всем организмом физически ощущая взгляд его ледяных глаз. В комнате она зажигала свечи в канделябре, стоявшем на старинном рояле, и покорно садилась за инструмент. Павел Арсеньевич открывал ноты на нужной странице и повелительным жестом холеной руки приказывал Соне играть. Пальцы ее деревенели, путались, нажимали совсем не те клавиши. Учитель презрительно морщился и требовал начать сызнова. Однажды Павел Арсеньевич явился на занятие явно не в духе. Он нервно снял перчатки, швырнул их в руки лакею, второму лакею нахлобучил на голову свой шелковый цилиндр, с ненавистью взглянув на самую бездарную ученицу из тех, что у него были. Молча и стремительно проследовал он в музыкальную комнату.

Оцепенев от ужаса, юная Сонечка, наблюдавшая эту сцену, на негнущихся ногах последовала за ним. Когда она вошла, свечи уже были зажжены, Павел Арсеньевич стоял на своем привычном месте, ноты были раскрыты. Она мелкими шажками приблизилась к роялю и сев на вращающийся табурет положила руки на колени. Выждав минуту, она собрала волю в кулак и ее хрупкие прозрачные пальчики легли на клавиши. Сегодня она, похоже, была в ударе, музыка звучала стройно и гармонично. Ее учитель, закрыв глаза, благостно кивал головой в такт музыке, его руки, сжатые в кулаки, стали расслабляться.
Обрадованная Софья Никитична почувствовала себя увереннее, пальцы ее налились невиданной прежде силой, и полностью отдавшись музыке, она заиграла, вкладывая душу в звучание музыки. Павел Арсеньевич удивленно открыл глаза и стал внимательно изучать ее лицо, порозовевшее от возбуждения. «Какой прехорошенький ребенок», — думал он. Конечно, ребенком девушка не была, но с высоты прожитых лет, Павел Арсеньевич воспринимал ее именно как дитя, милое невинное существо, коим она, впрочем, и была, несмотря на то, что уже числилась барышней на выданье. И тут муза вдохновения снова покинула Соню, пальцы перестали быть ей послушными и плавный ход произведения был безжалостно нарушен. Сонечка вжала голову в плечи и окончательно запуталась в своих руках. Из ее лучистых глаз посыпались крупные горошинки слез, отчего она совсем перестала различать ноты. Совсем сбившись, она убрала руки с клавиш и беззвучно рыдала, облизывая языком соленые капли, залившие ее личико.

И тут Павел Арсеньевич взорвался. Он наклонил свое лицо прямо к