трахал? — Не меняя тона, спросил я, глядя ей прямо в глаза.
— Двое... — Тихо прошептала она, опуская глаза вниз.
— Всё же, ты та ещё потаскуха. Мне интересно, ты добровольно была домашней шлюхой? И как к этому относилась твоя мать? — С интересом продолжил я, наслаждаясь её психологической мукой.
— Она... Она умерла... — Всхлипнула девушка, её плечи дрогнули.
— Да? А у братьев ты искала утешения? — С издёвкой спросил я.
— Нет. Они насиловали меня... Как и отец... — Тихо, еле слышно прошептала она, не поднимая лица, я отчётливо увидел, как на скатерти расплылось маленькое тёмное пятнышко, ещё одно, её плечи заходили ходуном, она пыталась сдержать рыдания, но слёзы непослушно капали на скатерть, стекали по щекам.
— Или ты великолепная актриса, или твоей судьбе не позавидуешь. — Флегматично пожал плечами я. Она промолчала, стараясь взять себя в руки, торопливо вытерла мокрые дорожки на щеках, отвернулась в сторону.
— Посмотри на меня. — Позвал я её, Настя никак не реагировала, погрузившись в пучину воспоминаний. Я протянул руку вперёд и резко дёрнул её за подбородок, заставляя уставиться мне в глаза, в её взгляде мелькнул страх.
— Запомни, у тебя больше нет прошлого, не думай о нём, теперь ты принадлежишь мне, насколько ты могла убедиться, это не так уж и ужасно, если соблюдать правила. — Неторопливо сказал я, продолжая удерживать тремя пальцами её подбородок, медленно провёл подушечкой большого пальца по пухленько нижней губе, она завороженно глядела мне в глаза, не в силах оторвать взгляда. Настя не шевелилась, продолжая сидеть с вытянутой вперёд шеей, даже после того, как я убрал руку и отстранился. Взгляд был отсутствующим, в глубине её серых с зеленцой глаз не было страха, там плескался океан боли, я, против свое воли, вновь начал сочувствовать, тут же отвесил себе мысленную пощёчину. Быть жестоким и изощрённым легко, когда человек не знаком тебе, ты можешь налететь словно ураган, причиняя боль и нагнетая животный ужас, но, подобное всё труднее и труднее делать, когда ты узнаёшь человека, хоть чуть-чуть. В тот момент, когда из сексуального куска мяса для удовлетворения похоти и желания, девушка начинает становиться личностью, в этот самый момент во мне что-то ломается и постепенно начинает пропадать желание угнетать. Утихает само стремление причинять боль, заставлять страдать, его заменяет предательское сочувствие и совершенно идиотское желание помочь... Всё же, как бы я ни строил из себя жёсткого и беспощадного некроманта, есть во мне что-то, что называется слабостью, или дуростью, хотя, некоторые именуют эту черту характера добротой...