Кристина. Часть 3

террасу. Кристина в этом своем полудетском конфетном платьице весь вечер будоражила его воображение, потому что казалась ему в нем почти голой. Он медленно окинул взглядом ее ножки со спины, пока она еще не услышала о его появлении и не повернулась. Затем он приблизился и поставил свою пепельницу на широкие мраморные перила террасы в трех-четырех метрах от девушки. Она вздрогнула и бросила на него настороженный короткий взгляд через голое плечико, снова уставившись в темные глубины парка. Он закурил и с наслаждением затянулся, продолжая беззастенчиво изучать каждую деталь ее облика. Они стояли молча не меньше нескольких минут.

— В чем дело? — наконец решилась к нему повернуться Кристина. В каждом ее движении он ощущал волнение и легкую дрожь.

Он устало усмехнулся только краем губ, затянулся последний раз и медленно втер окурок в пепельницу.

— Как тебе Петербург? — каким-то ленивым тоном спросил он, словно и не собирался выслушивать ее скучный ответ.

— Я мало его видела, но в целом, конечно, впечатляет, — выдавила из себя Кристина.

— Я думал, что Матвей ...много успел тебе показать. Или музеи и архитектура тебя не интересовали?

— Почему же... — растерявшись, пробормотала она, сглотнув комок в горле и изо всех сил стараясь себя убедить, что он не намекал ни на что пошлое, — Живопись меня интересует, но в Эрмитаж мы не успели сходить.

Она покраснела и опустила глаза, чувствуя, что разговор выходит натянутый и ему с ней не интересно. Ей почему-то стало обидно до слез и она закусила дрожащую губу, но Лука вдруг произнес:

— Чертовски устал. Ничего не соображаю и мелю какую-то чушь... Хочешь, выпьем кофе на кухне?

— Да, конечно, — поспешно ответила Кристина и смутилась, — Но... может, ты уже хочешь спать... Тебе ведь завтра рано на работу... Ты сам говорил... За ужином...

Лука тихо рассмеялся.

— Думаю, в постель мы всегда успеем, — почти ласково заметил он, и у девушки перехватило дыхание от услышанного. Она чувствовала, что совсем теряет разум. До того, как она приехала в этот дом, ей казалось, что мир прост и понятен, и если бы ей кто-нибудь когда-нибудь сказал, что вдруг в одночасье все может стать таким сложным, волнительно пугающим, соблазнительно отталкивающим и в то же время неотвратимо затягивающим, словно в омут, она не поверила бы ни за что. Она вообще всегда была убеждена, что в любой ситуации готова выдать правильный, практичный, логический ответ на вопрос, что можно, а чего нельзя, что хорошо, а что плохо, чего ей хочется, а чего нет. Томный, непонятный и одновременно мучительно бесцеремонный взгляд Луки начисто лишил ее всех ее аналитических способностей, моральных воззрений, заученных когда-то как мантры, и даже отчасти осязания и способности ориентироваться в пространстве, потому что когда она шла за ним на кухню по пустым, слабо освещенным, а иногда и совсем темным комнатам, голова у нее кружилась, все тело сковывало оцепенение, щеки пылали, а руки были холодны как лед.

Он снял