Моя

быть, меня просто подкупает такая реакция на то, когда я делаю больно. Беру за запястье и оттаскиваю, в раздвинутые пошире бедра приземляю несильный, но и не символический шлепок, даю пальцам вернуться, опять любуюсь, повторяю процесс. Моя правая рука тем временем под ее топиком, но я уже милосердней.

Она продолжает ругаться, когда я, теперь уже за диваном, склоняюсь между ее задранных ног и веду себя с ней, перевернутой, вволю зубасто. Можно подумать, у меня как раз для этих целей диван не плотно придвинут к стене, но на самом деле это я боялась, что картина ночью свалится и зашибет, а перевешивать не решилась. Какая жизнь все-таки совсем другая, как мало в ней моего собственного, когда я не занимаюсь с девочками разным вот этим. Еще — можете смеяться — я нервничаю от скользких язычков внутри себя (не против анилингуса, но тут все сразу такие капризульки), а вот сама чавкаю щелочками воспитанниц с удовольствием, а размещаю их при этом вниз головой вовсе не из какой-то доминантской щепетильности. Мне нравится думать, что слюна моя может дотечь до матки. Меня томит иногда невозможность сделать хорошенькой девочке живот. Невозможность, избавляющая от вопроса, что бы я с этим делала дальше.

Когда я затем исполняю свое желание, она уже лежит подо мной спокойно, переводит дыхание, слегка улыбается. На ней уже нет и топика; соски утыкаются в мою правую икру. Она слегка вздрагивает от щекотки, но руку продолжает послушно держать вытянутой назад. Все происходит довольно неуклюже, я очень осторожна, и мне в конце концов это экспериментаторство надоедает. Об отшлепанную ягодицу тереть промежность гораздо интереснее.

И никто не сказал, что я на этом остановлюсь.

— Ты меня ведь сейчас трахнешь в жопу, да? — спрашивает она, когда я возвращаюсь. Риторический вопрос, в комнате уже пахнет фруктово. — Ы-ы, размерчик, — добавляет, перевернувшись и видя, что у меня на бедрах.

Я беру ее за щиколотки и подтаскиваю. Колени она поджимает сама. В этой позе дырочки у девочки образуют восклицательный знак, — смутный такой, природный, нечаянный. Одна дырочка сегодня уже моя-моя, поблескивает, вылизанная допресна, перебивает фруктовый запах своим невоспитанно-самочьим и ноет, я знаю, после моих шлепков и прикусываний. Вторую я смазываю, нажимаю пальцем, приоткрывая, — туго, приятно на ощупь. Страпон уже фруктовый и скользкий. После каждого медленного сантиметра поднимать глаза и следить за ее милой наглой физиономией. Задержаться, любуясь, как глубоко и кругло вошло, и — первый из многих раз потащить наружу.

Вот тут я не хочу ничего несбыточного. Наоборот, роскошно в такие моменты не быть мужчиной. Расточительно, если хотите. То, к чему обычно девочки притерпеваются ради огромного самцового удовольствия, моя — просто потому, что моя, и мне всегда увлекательно ей об этом напоминать.