оторвались за милую душу. — Санька посмотрел на пенис. Красный, болезненный. — Ксю, писька не сгорела?
— Болит, любимый мой, болит. Но заживёт. Я уверена. Мам, разогрей нам похавать, у нас сил нет.
— Вы, чудики, без гондона сношались! Залететь не боишься? — скидывая из стеклянной банки на сковородку макароны по-флотски, ворчит Тамара.
— Ну и что с того? Рожу... Да не беспокойся, найдутся гроши. Выращу ляльку — мне не привыкать. А вот будешь ли ты бабушкой, от тебя зависит — не прекратишь бухать, не позволю трогать дитя.
Вскоре они умяли все продукты, которые заготовили на два дня, выпили по несколько чашек чая. У Ксении в сумочке нашлась губная помада. Она взялась лечить любимого. Мать смотрела, как её дочь обрабатывает пенис брата. Что-то подсказало ей, что нужно самой лечить сына.
— Господи! Головка практически оголённая. Вы сумасшедшие, чо ли? Ты, сынок, разве не чувствовал чо у сестры пизда сухая? Ну не можешь кончить, так не кончай... или в рот её, зачем до крайности доходить? А ты, чучело моё, ты то в первую очередь должна соображать. Вот хуй ещё могу помазать, полечить. А пизду твою как лечить?
— Мам, ты главное мужика вылечи, а я как-нибудь.
— Ложку носовым платком обмотаю и остатками помады измажу тебе там. Ложись... Ой-йо-ёй! Аж клочья висят с краю. Звони таксисту, пешком вы не дойдёте... А здесь тем более не оставлю вас. Сынок, платочком писюн обмотай, чобы не тёрся о штаны. Дома, если херово будет, вызову скорую. — продолжая ворчать Тамара собирает вещи. Но дети уговорили её оставить всё здесь. До субботы дотерпит и рассада.