Я уселся на кухне.
Через пять минут вошла девушка, она была в свободной белой футболке (опять без лифчика, отметил я, определив по тому, как натурально покачивались от движений её груди) и спортивных обтягивающих штанах чёрного цвета. Штанишки, конечно, надо сказать, обтягивали очень хорошо. У меня аж шишка задымилась от вида её стройных длинных ножек и шикарной мясистой и упругой попки.
— Чай налить? — простецки спросила она.
— Да, пожалуй! Голоден как волк... — отозвался я.
— Давай, тогда, тебе борщ погрею, — сказала она.
— Давай! Послушай, а звать — то тебя как? А то ты меня знаешь откуда-то, а я тебя нет... — тихо проговорил я.
— Оля меня зовут... — вздохнула девушка и замолчала, помешивая борщ в кастрюле на плите.
— Ну, рассказывай, Оля, кто-ты, откуда взялась и почему в моей комнате обитаешь теперь?
— Короче, не обижайся, Саш, но мама твоя вышла замуж за моего папу! Мы в общежитии до этого ютились, а потом переехали сюда. Мама и отдала мне эту комнату — сказала, могу там располагаться...
— А что мне на тебя-то обижаться? Ты при чём? Ну, дела... — протянул я — А как сейчас мама, вообще, злится на меня?
— Знаешь, еще злится. Обзывает тебя по-всякому... Она же ежедневно видит моего папу, которого ты тогда избил...
— Ого, поворот... — аж присвистнул я — А отец-то твой как? Сильно я рихтанул его тогда?
Она поставила тарелку борща на стол и стала смотреть, как я ем. Она облокотилась на стол, в вырезе футболки я смог рассмотреть её качнувшиеся красивые груди, но сосков, конечно, не увидел.
— Ну, так... нормально, — слегка усмехнулась Оля, продолжив разговор — лицо разбил и два ребра сломал! А как там между вами вышло-то? А то мать тебя описывает вовсе зверем, а ты я вижу — адекватный (тут Оля слегка замялась)... и довольно милый!
Ну и рассказал я Оле, как всё тогда вышло в деталях, конечно, слегка смягчая и убирая матерный диалект — ну, вот, не могу я матом при девчонках ругаться. Она немного раскраснелась, видимо, стыдно ей было за поведение отца.
— И ты прямо в тапочках в военкомат тогда ушёл? — поразилась она — Слушай, я тебя понимаю. Я бы тоже ему лицо тогда начистила! Не смотри на меня так! (она заметила мой удивлённый взгляд) Я знаю, что мой отец — хамоватый и грубый... никогда его не любила... я же с мамой жила у тёти до тринадцати лет — они разведены были. А потом мама умерла, и я к отцу жить отправилась, тётке я стала, как бельмо на глазу — не захотела она меня оставлять у себя.
— Да ты тоже бунтарка? — улыбнулся я — Одни бунтари в семье!
— Саш, а как же ты теперь будешь? — спросила Оля, убирая тарелку — Тебе же негде жить! А мать — я не уверена, что она пустит тебя обратно.
— Да, придумаю что-нибудь! — с горечью в голосе произнёс я. Действительно было горько. И думать об этом не хотелось.
— Ночевать буду на вокзале