громко играет музыка,... могли они опять уехать? Или просто издеваются... И уже громче.
— Я хочу пить, хоть один глоток, пожалуйста, дайте мне воды... — Он опять почувствовал, что сознание погружается в вязкую темноту, мерцающий свет лампы начинает потихоньку отступать, сдаваясь спасительной тьме, и тошнотворный, гниющий воздух остаётся за этой гранью.
Но эта тьма не была пустой, и она дала нечто большее, чем облегчение. Перед глазами всплывали тени, клочки воспоминаний, медленно складывающиеся в определённый узор, приобретающие упорядоченную картину прошлой реальности. В них заключалась разгадка его нынешнего положения. Мерцающие образы лиц, улыбок, жестов, обрывки фраз, и непонятный смысл слов...
— Мы тебя отпускаем, ты нам надоел, ты больше не нужен, мы израсходовали весь твой потенциал, теперь ты мусор, бесполезная вещь.
— И всё? Просто так? — вырвались слова из разбитых губ. После чего последовал ощутимый удар по лицу. Из носа прочертила дорожку вниз, окрашивая губы, струйка тёплой крови. От удара он, стоявший на коленях, повалился, и связанные за спиной руки, отозвались пульсирующей болью по венам, по плечу скользнули звенья цепи от его ошейника, оставляя звенящий звук, отдавая гулом в голове, в такт нарастающей боли от удара в лицо. Он открыл моментально увлажнившиеся глаза, вперив обречённо-отсутствующий взгляд в потолок, откуда безучастно помигивала огоньком камера наблюдения. В его голове никак не укладывался смысл только что сказанных слов. Раздался женский голос.
— Да ладно, ответь ему,... если он так хочет знать — лёгкая улыбка, и в лицо ему ударил выдыхаемый сладковатый дым марихуаны.
— Хорошо, хочешь... ? Да, просто так, отпускаем, точнее выкидываем. Можешь делать, что хочешь, жить как, жил до этого,... если сможешь, — короткая ухмылка, — Или искать новую жизнь... нам надоело здесь торчать... полгода... да кому угодно надоест...
— Уже полгода? Я здесь полгода? — И тут же прикрыл глаза, и напрягся в ожидании так и не последовавшего удара, привыкший за всё время пребывания в бункере к ежедневным побоям.
— Точнее 7 месяцев... примерно... расслабься малыш, это прощальный разговор, может потом, будешь вспоминать, и скучать... не хочется, чтоб он запоминался с плохой стороны, не бойся, больше не будем тебя бить, — прохладная женская рука нежно скользнула по его щеке. — Ты только не пытайся убить себя, у тебя ещё всё будет хорошо, мы дарим тебе твою жизнь, а с прощальными подарками надо обращаться бережно. Ты хочешь что-нибудь ещё спросить?
— Помоги ему, — уже обращаясь к стоящему рядом светловолосому парню, который после этих слов, взял в руки цепь, и небрежно потянув, помог ему встать с пола на колени.
— Почему,... зачем это... зачем всё это? — после непродолжительного молчания почти простонал он отрывисто тихим, запинающимся голосом.
— Всё это? — произнёс, в издёвке растягивая слова, молодой человек, до этого бивший его по лицу, и который при первой их встрече представился «Твой Господин», и которого он с тех пор обычно так и звал. Обводя жестом руки вдоль голых, холодных стен, увешанных креплениями, цепями и