и не позволял ей двигаться. Постепенно тётка расслабилась, раздвинула ноги по шире и прижала их к груди, дав мне гораздо больше оперативного простора. Почувствовав свободу, я стал активнее двигать тазом, вгоняя член почти на всю длину, вызывая протяжный стон у Веры, когда член особенно глубоко проникал в неё. Мне было не очень удобно находиться в подобной позе, но оторваться от тёткиной дырки мне не очень хотелось. Да и так можно, чего уж привередничать.
Вера несколько раз дёрнулась у меня в руках, сжала плотно губы и сильно покраснела. Я ощутил, как сильно у неё увлажнилось внизу. Через минуту настал и мой черед, я, несколько раз мощно, стукаясь мошонкой о её попку, вонзая в неё член, резко вытащил член. Спермы было не очень много, несколько капель попали на живот и лобок Веры, но та не обратила на это внимания. Она вытерла с себя мои следы платочком, который чудесным образом оказался у неё в руках, и ушла к себе, слегка покачиваясь.
Я оделся и с невинным видом уселся на диван. Через десять минут вернулась Наташка, с тюрбаном из полотенца на голове, запахнутая в лёгкий махровый халатик, который ей подарили на шестнадцатилетние. Мы уселись смотреть какой-то фильм по телевизору, было только двадцать минут двенадцатого.
В час мне неожиданно стало плохо, затошнило и поднялась температура. Вера вызвала скорую, и те увезли меня в местную инфекционную больницу, так как диагностировали у меня пищевое отравление. Я плохо помню последующие события, у меня была температура, было так плохо, как никогда. Мне сделали промывание желудка, поставили капельницу и оставили на ночь.
Утром мне стало чуть лучше, но болела голова и подташнивало. Было одиннадцать часов, в двенадцать пришли родственники. У всех был испуганный и виноватый вид, особенно у тётки, которая купила эти креветки. Но им же почему не стало плохо. Врач потом сказал, что это не сами креветки, но у меня была индивидуальная не переносимость чего-то из состава креветки, а отравился я из-за чего-то другого. Как оказалось, консервированная фасоль, которую, кроме меня, никто не любит и не ест.
Я снова уснул и был в таком почти мёртвом состоянии два дня. На третий день мне стало гораздо легче, прошла тошнота, но оставалась слабость. У меня убрали капельницу, но я три раза в день принимал какие-то лекарства, которые мне приносила медсестра.
— Наконец-то, хоть кто-то моложе сорока, — сказала мне медсестра, когда она пришла ко мне в первый раз.
— Чего? — не понял я.
— Ты, говорю, первый, кто моложе сорока лет. Тут все старики, да сорокалетние мужики. Хоть какое-то разнообразие. — Ответила она.
— А, я Роман. — Поздоровался я.
— Так я знаю, — ответила медсестра. — Полис и медкарта у меня. Меня Елена зовут.
Её полностью звали Елена Оганнисян, ей было двадцать два года и она, как оказалось позже, была моим лечащим врачом, проходила здесь интернатуру. Она была среднего роста, стройная, прелести фигурки были скрыты