почти втащил её в прихожую. Извините, мне так ваше лицо знакомо, но не могу вспомнить такую милую красивую даму, аж как-то обидно мне...
А она обняла меня и, положив голову мне на плечо, неожиданно расплакалась. Пришлось мне, как мужчине и хозяину квартиры, обнять её и успокаивать, заодно нахально погладив эту шикарную и очень симпотную, несмотря ни на что, классную женщину по круглой попе, а она и не возражает. А когда успокоилась, то рассказала, что её семья и есть те самые погорельцы, весь дом сгорел и так быстро, что она успела только схватить с вешалки некоторые вещи и пиджак мужа с документами.
Она как раз переодевалась, так и выбежала в одной комбинации, как и некоторые женщины из их дома, а один мужчина так вообще в трусах и майке. А дочка ходила в школу на дополнительные занятия и осталась в чём тогда была. Деньги обещают через неделю, так что приходится ходить почти всем по квартирам — попросить или денег или еды. Да и одеть хоть что-то нужно, а то вот, смотри — она неожиданно, видимо в запальчивости, распахнула полы пиджака и я просто застыл, обалдев от увиденного, чуть не ослепнув от потрясающего вида — от красоты голой шикарной женской груди. Даже в полутьме коридора стало светлее, возник какой-то мерцающий свет, шикарная грудь этой красивой женщины просто светилась, я не мог оторвать от неё взгляд.
— Вот смотри сам, милый Павлик, голая совсем, мерзли мы с Каролинкой на вокзале. А всё истрепалось или сгорело, или пропало, потерялось. А люди разные, кто поесть даст, кто нагрубит, кто рубль сунет и вытолкает. А знаешь, как обидно. И на работу я не пошла, не могу же я пойти в таком виде, стыдно, сам понимаешь. А ты так ласково, «милая дама», у меня даже сердце зашлось. Да какая я дама, — и давай опять плакать, плечо у меня всё мокрое стало.
А успокоившись, она представилась — Вересова, Ирина Анатольевна. Так Вы мамочка Каролинки Вересовой, из «А» класса? Недавно же ей 18 лет отмечали! Так вот почему мне лицо ваше знакомо, видел в школе, и ещё Вы с моей мамулей в родительском комитете состоите. Ну всё ясно теперь! Я подал ей чистый носовой платок — вытереть слёзы, а пиджак как раз и распахнулся вновь и я, будучи от увиденного в полу-анабиозе, сам не понял, как мои руки самопроизвольно оказались на её чудесных вторичных женских признаках. Да, это не юная упругая грудь Наталки — нежные, шелковистые, горячие, ещё упругие и стоящие от холода холмы её крупной груди просто свели меня с ума!
И я нахально, но очень нежно и ласково мял их, тихо балдея и наслаждаясь таким неожиданным удовольствием. А Ирина, как она просила её называть, или тоже была в ступоре или просто не хотела ломать мне удовольствие и установившуюся между нами тонкую нить взаимопонимания. А я был чуть ли не