Поход в клуб и все вытекающее... на бабушкин диван

рвать. Это было настолько жёстко и продолжительно, что она даже иногда приходила в себя и кричала от анальной боли.
Когда я выудил член из её расширевшейся письки, раздался достаточно тошнотворный одиночный выхлоп. Я скривился от отвращения, но быстро пришёл к выводу, что это достаточно пикантный момент и его нестоит упускать. Я засунул язык в её срамное влагалище и малость там погулял. То же самое я проделал и с анусом. Положил Азизу на спину и прыгнул на неё, чтобы хоть малость привести в чувства. Азиза проснулась и ошалела окинула меня своими чёрными очами. Ишь ты, лярва! И ушла в сральник подмываться.

Я полежал немного пялась в потолок, загрустил, увидев скукоженное лицо пенсионерки (не на потолке, а когда набок крутанулся). И чтобы хоть немного повеселеть, раззадориться, я решил малость подрочить. Отлепил присохший к ляжке член и принялся его наминать. После последних спусков хрен был достаточно вял и не хотел подыматься.
Послышался звук сливного бочка и я тут же, в красках, представил Азизу крехтящую на седаке. Вся разрумяненная и красная, пар из ушей. Обычно у меня от подобных вещей падает и даже немного скукоживается, ведь я простой парень, не любитель всяких там извратов и бэдэсэмов. Но в этот момент я почуял, что для подъёма писюка это то что доктор прописал.
Как раз в этот момент зашла Азиза.
— Нежданный гость хуже татарина! — схохмил не знаю зачем я, продолжая дрочить.

— Тебе что меня мало?

— Не шуми, детка. Ночь на дворе. — сказал я эротичных шепотом трогая себя там.
— Ты что больной? У тебя когда надо — вялый, а когда не надо — колом!
— Это особенности организма, милая, ни тебе меня судить, Такова моя природа.

— Бабушки бы хоть постеснялся.
— А ты не трепись почём зря, лучше ротиком поработай.
— Баста, карапузики. Насосалась на 100 лет вперед. Я пошла. — сказала Азиза подбирая свои колготы и кроваво-красное платье.
— Так я не понял! Ты что ошалела?! Сосать тебе положено от века!

Эта блядюга меня в конец задрала. Я схватил с тумбы ножницы и погнался за ней вдогонку.
А эта мандавошка припустила, только пятки засверкали.
— Врёшь — не уйдёшь!
Я загнал тварь в угол, отрезал пути к отступлению.
— Вот что ты теперь будешь делать, сука драная? Дашь, то что просит мужчина, или зажмешься? — как бы спрашивал я её взглядом, а вместо этого уже наносил колюще-режущие удары ей в брюхо.
Что тут скажешь? Ни убавить ни прибавить.

... Подвесил я её в ванной на бельевой веревке. Спустил поганую кровку в унитазик, кишечки высыпал вместе с содержимым в тазик: говна оказалось чересчур много. Печки, почень и прочий требух. Куцки и крегли отрезал ножовкой, а где та застревала — прикладывался топориком-томагавком, который мне в командировке по Сев. Америке задарили.

На следующий день бабушка вынесла ошмётки в ведерке и по обыкновению вылила в мусоропровод. Ну а я кормил косточками дворовых псов и подарил парковым голубям глаза Азизы. Вот такая вот