расплескали мозги её папаши.
— Да-да, и братика твоего поганого тоже. — Кивнул я, без труда угадывая её мысли. Она промолчала, лишь из глаз потекли слёзы, я могу её понять...
— Тебя ведь Наташа зовут? — Спросил я, садясь на кровать перед ней, она всхлипнула и опустила голову. Мразь схватил её за волосы и резко потянул назад, заставляя запрокинуть голову и болезненно вскрикнуть.
— Надо смотреть на меня, когда я изволю с тобой разговаривать. — Жёстко припечатал я, она зарыдала в голос, не дай бог мать разбудит, тогда точно убью, пронеслось в голове, но я постарался отогнать подобные мысли.
— Я задал вопрос. — Холодно напомнил я, когда Мразь её отпустил, она обречённо кивнула, хлюпая носом.
— Так-то лучше. Наташа, ты хочешь жить? — Я властно взял ей за подбородок и заставил посмотреть мне в глаза. Я увидел в её взгляде боль потери, страх и гнев, что плескался лавой на самом дне. Она скривилась и брезгливо плюнула мне в лицо, подставил ладонь и брезгливо вытер её о ткань её топика, параллельно погладив её грудь, она попыталась отвернуть голову, но я держал крепко.
— Значит ты у нас воин, да? Эдакая валькирия, что не сломить? Так я ещё и не начинал. — Тихо закипая, процедил я и начал плести узор.
Она задёргалась, лицо покраснело, глаза полезли из орбит и теперь в них был лишь страх, первобытный ужас, что мгновенно заставил мой член налиться силой и подняться, топорща штаны словно мачта. Я держал плетение до последнего, наслаждаясь её страданиями, они словно добавляли мне сил и драйва, заставляли кровь в венах побежать скорее. Когда я отпустил и убрал асфиксию, она судорожно вдохнула и закашлялась, роняя слюни на грудь и на пол, я брезгливо поморщился?
— Ну как тебе? — Издевательски поинтересовался я, достал из коробки, что мне услужливо протянул Мразь бумажную салфетку и вытер её подбородок, посиневшие губы. Она мотнула головой, поймала пощёчину и упрямо отвернулась.
— Ты знаешь, я убил твоего братика, этот выродок корчился от боли до тех пор, пока у него не остановилось сердце. И это по моему приказу твоему папочке сделали лишнюю дырку в черепе. — Тихо, ласково заговорил я, сам не понимая почему заговорил именно об этом.
— А ещё, у тебя осталась мама, сейчас она наверняка стоит у сгоревшей квартиры и льёт слёзки, как ты думаешь, чем закончится наша с ней беседа? — При этих словах она вскинула голову и со страхом посмотрела мне в глаза.
— Нет... Не надо... Умоляю... — Завыла она, и я понял, что безошибочно нашёл слабое место, не такая она и воинственная, вон как обмочилась, стоя со стволом во рту в прихожей.
— Не надо? А почему? Что помешает мне прийти к ней, выволочь за волосы из спальни и вырезать ей глаза? Что? — Нависнув над ней и понизив голос до шёпота, прямо в ухо прошипел я с наслаждением. Она вновь обмякла, я вздёрнул брови