видишь, нас разводят по-полной. Давай, хватай эту прошмандовку, грузим в машину — и поехали!
Началось! Я люблю предверие драки больше, чем само действо, что операторы-комбинаторы, режиссёры-жопотёры, потанцуем?! Я заверещала тонким голосом:
— Ой, ребята, не надо меня никуда увозить! Наврала я вам всё, и про Москву, и про папу, и писька у меня ещё не распечатанная!
— Дура, мы же не за так, мы деньги тебе предлагаем!
— Деньги... А скока? — сделала я заинтересованное лицо, и собрав глаза в кучку, типа запьянела, откинулась на стул.
— Триста баксов за день съёмки.
— Ой, как много... — протянула я, облизываясь, — я, наверное, согласна.
— Вот и хорошо, поехали.
— Не, сейчас не поеду, не могу. Если хотите меня снимать — завтра.
— Хорошо. — Стас протянул мне кусочек картона. — Здесь мой сотовый, позвони в 10 утра, договоримся, где встретимся. Слушай, — он посмотрел мне внимательно в глаза, — ты уже поняла, что будем снимать, а как ты относишься к минету и аналу?
— Ну, если под хорошую закуску, то положительно.
Он понял шутку юмора и, поцеловав меня в щёчку, ушёл, а я поплелась к Машке, но там опять ждал облом. С мужиками надо было поехать, поди не заебали бы до смерти, зато ночлег был обеспечен. Вдруг проснулся телефон, и я с удивлением увидела высветившиеся папины данные.
— Алло, здравствуй, пап.
— Инга, я был у вас, ты что, из дома ушла?
— Пришлось, папа, достали!
— Ладно, потом расскажешь. Я сейчас в Москве, заеду за тобой и поедем в Дмитров. Ты где?
Поблагодарив всех богов, я объяснила своё местоположение и уже через полчаса мы ехали на папиной машине в Подмосковье. Папа молча рулил и не о чём не спрашивал, а я украдкой искоса смотрела на него. Папе в этом году исполнилось 40, но благодаря тому, что он работал на стройке, он был подтянут, волосы слегка в седине, и лицо выглядело моложе возраста лет на 5—7. Хороший у меня папка! Когда они с маман разбежались, мы с ним встречались, но не дома, а на улице, или он вёл меня в кафе — мороженное. При расставании всегда давал денег и целовал в обе щеки и в лобик. А я ночью, слыша стоны нетрезвой мамаши, плакала в подушку и молила Господа, чтобы папа забрал меня отсюда, хотя знала, что это неосуществимо. Вот так урывками мы и виделись: раз, реже два раза в месяц, но я его любила всегда и люблю, потому что он — лучший, мой постоянный защитник от истерик пьяной мамы. Достанется же кому-то клад! За думами я не заметила, как задремала, а проснулась, когда уже подъезжали к папиному дому. Это был капитальный, бревенчатый дом, с надстроенным вторым этажом. Он достался папе за бесценок убогой, старой развалиной, но за три года отец с его связями и головой, превратил эту халупу в отличный коттедж с гаражом и сауной в подвале. Мы поставили машину и прошли в дом.
— Инга,