легко управлялось — нужно ножки развести? — пожалуйста, от одного касания пальцем. Надо чтобы они поднялись? Всего лишь тычок под них. Груди. Бёдра. Живот. Всё в моём вкусе. С единственным минусом. Опасность быть навечно потерянным в глубине «Чёрной дыры». Надо будет сказать Зинуле, чтобы она научила Нику тренировать мышцы влагалища. А что с этой дырой будет после рождения Веры?
Галактика, твердящая о своей любви, начала постукивать меня пятками по ягодице, требуя прекратить расширять «чёрную дыру». Дыра всосала мой десант космонавтиков.
— Я... подмываться... не пойду.
— Спокойной ночи, родимая.
• • •
Если б я был султан... Третья жена (если начать отсчёт от мамы) приготовила завтрак. Разбудила меня, взяв колыбашечки ртом. Так назвонила, что пришлось отстреливать её зубки спермой.
— Паш, там уже одна машина уехала, видимо торопятся.
— Доброе утро, Ника. Я в туалет.
И понеслось. Надя с Алиёй, на подобии Зинули, потягиваясь после бурной ночи, дождались пока мы с Никой выйдем их провожать, оставили свои номера. Просили не стесняться, звонить если нужна будет какая помощь. Андрис с Янисом тоже желали оказать посильную помощь. Делай добро и бросай его в воду.
Сегодня Ника предложила взять повышенные обязательства и разобрать два сарая и один нужник.
— Ты не надрывайся. Ты уже беременна!
— Это чо? В смысле больше трахаться не будем?
— Не-е-э-э. Я боюсь.
— Чево?
— Что ты разозлишься и убьёшь меня. Недотраханная женщина — свирепое существо.
— Паш, у меня уже ярость наступает. Бойся... А пошли в тот дом, где Надя и Алька с парнями... Мне охота поваляться на таких грязных постелях. Можа они там обвафляли всё?
— Обвафляли? Это как? — Имитирую удивление.
— Ну накончали там, наспускали. — Ника берёт меня за руку, тащит в тот дом.
Мы ещё не убирались в домах, решив оставить лёгкое на потом, когда устанем махать инструментом. Кровати в доме заправлены. Ясно дело — женщины любят порядок. Впрочем, и я не любитель оставлять после себя грязь.
Ника откидывает покрывало с одной кровати, падает на неё лицом вниз. Внюхивается в запах чужих тел, совокуплений. Смотрит и проводит рукой по местам где находились тазы постояльцев. Что-то находит. Протирает меж пальцами, нюхает. Идёт к другой кровати. С ней повторяет тоже самое.
— На этой кровати Янис с Алиёй трахались. Вот рыжий волос с мошонки и чёрный с пизды... ОЙ! Прости, прости! — Сквернословящий Пинкертон блин!
Подходит ко мне, оголяет мою задницу. Шершавые пальцы ласкают мою мошонку, ствол. Ласковый рот вбирает в себя пенис. Второй рукой она расстёгивает свои штаны, лезет в трусы.
Мы падаем на кровать, где рыжий Янис возносил скромняжку Алию к высотам эйфории. Ведь утром, когда прощались, обе женщины цвели как сакура. Также и Ника сейчас расцветает алым. Глаза блестят серым топазом. Слова, разделённые по одиночке, складываются во фразы любви.
Я уже не обращаю внимания на пустынность влагалища, прислушиваюсь к мягкости тела, к безграмотности слов. Мне ясно, что женщина желает доставить мне удовольствие и сама наслаждается соитием.
Мы, утомлённые, засыпаем. Нас будит звонок мобильного.