Солнце Миров

там, где нет предателей, втыкающих отточенный кинжал в твою расслабленную спину. Уснуть и забыть десять лет, проведенных, как в глупом счастливом сне. Уснуть и не просыпаться вовсе.

Она пришла туда, куда ее не звали: в мой пьяный сон. С загадочной улыбкой расстегнула роскошный шелковый халат, который я подарил ей на какой-то очередной праздник, и подошла вплотную, обволакивая тяжелым ароматом «Опиума». Эротические сны я видел только в далекой юности. А тут схватил бесстыжую за талию, рывком усадил на колени и впился жестоким жгучим поцелуем в дерзко манящую грудь.

Я драл ее жестко: так, как не трахал никогда. Глядя глаза в глаза, обмениваясь дыханием и влагой с ее горячим телом. На пике болезненного наслаждения неожиданно проснулся. Еще не отойдя от дикой скачки, оглядел пустую комнату и окончательно понял: я один.

Вот с этой самой минуты и до конца своих тусклых дней. До последнего вздоха в своей никчемной жизни. И тогда я заскулил, как щенок. Тоскливый скулеж перерос в вой. Я сел на ковре, обхватил голову руками и принялся раскачиваться, как маятник.

— Сука-сука-сука... — повторял шепотом бесконечно, как древнее заклинание.

Стоило закрыть глаза, как в памяти всплывало ее лицо. Проклятое подсознание подкидывало новые и новые воспоминания. Неясные фразы, полунамеки и жесты обретали смысл.

— Если мы разведемся, — однажды спросила она меня, — ты женишься снова?

Я тогда просто улыбнулся и не понял. Я ничего не понимал до сегодняшнего вечера. Или не хотел понимать. Сначала она восхищалась моим братом — близнецом. До того, что ревность скручивала меня в жгуты. А потом вдруг сменила вектор. Брат у нее превратился в тряпку и рохлю. Мне бы понять еще тогда, что это стало водоразделом. Что случилось самое страшное — измена. Но я ничего не понимал.

— Дрянь!

Кулак врезался в стену с ободранными обоями. Боль придала силы. Я молотил кулаками по стене, как по боксерской груше. Сбивая костяшки в кровь, рисуя собственной юшкой причудливые узоры на старой штукатурке. В какой-то момент узоры сложились в лицо. Ее лицо.

Мне пришлось замереть, потому что... Потому что женщин бить нельзя. Но потом ухмыльнулся и с удовольствием врезал по хитрой улыбке на стене. Когда-то этот изгиб пухлых губ казался мне чарующе-волшебным. Но сейчас я понял: так улыбаются грязные портовые шлюхи. А шлюхи — не женщины!

Когда я успокоился, кулаки были стерты почти до костей. Но стало полегче. Не намного, всего на чуть-чуть, но полегчало. Я знал, что она пошла к нему — моему темному двойнику. Сейчас сидит у него на коленях и жалуется на меня. Как бил, обзывал и не уделял внимания.

Черт! Черт-черт-черт! Сдохните оба. Как сдох я — самый болванистый болван на Земле.

Не-е-ет... Мысль делает причудливый поворот. Живите. Живите оба, чтобы я смог содрать с вас шкуры. И наслаждаться предсмертными криками.

Все это было вчера. А сегодня я просто бреду по улице, ненавидя всех. А особенно — случайных влюбленных. Так и подмывает подойти к сидящей на скамейке парочке и