Меланхолия Графа Эрлонда. Часть 1

черноты.

В свете горящих свеч это лицо казалось особенно мрачным, едко-прекрасным, отталкивающим — и от того влекущим, манящим. Он любил себя, был доволен собой и своей жизнью — и упивался каждым моментом собственной, столь близкой сердцу тоски.

Отставив подсвечник на небольшой стол, граф прошёл к дальнему углу комнаты, где размещалось просторное крепко сколоченное ложе, со стороны которого ощущался характерный аромат страха и забвения, подступающего безумия. Слышался сдавленный стон, в два юных голоса. Его гости всё никак не могли уснуть, чем очень печалили графа.

Посмотрев на дрожащую простыню, под которой прослеживались человеческие очертания, мужчина подошёл к постели и резким жестом сорвал покров, широко улыбаясь: ничто не забавляло его больше вида собственных гостей, которым он так любил оказывать свой, особый приём.

На столе, что служил графу ложем для утех, скованные по рукам и ногам, лежали двое, парень и девушка, брат и сестра, чьи черты едва прослеживались под покровом тьмы, озарённым тусклым мерцанием свечей. Руки — отведены за спину так, чтобы ладони близнецов соприкасались. Брат крепко сжал руку сестры и та, как могла, и будучи так же скованная в движениях, его успокаивала, сама дрожа от страха и непонимания. Лиц не видно — стянуты мешками с небольшими сетчатыми прорезями, чтоб не задохнулись. Совсем тощие, нежная кожа — от запястий до предплечий. Оголённый торс, вжатые животы с проступающими рёбрами, узкая талия — и такие же ровные, стройные разведенные ноги — в этом пленники мало отличались друг от друга.

Разве что девушка была выше, и формы её были чуть более округлые. Сформировавшая грудь, которой впору кормить своих детей — доживи она до них — и кожа, столь светлая, что даже сейчас будто мерцала во тьме. Грудная клетка слабо вздымается — и медленно опускается, содрогается. Тело — ворочается, дрожит.

Напрягла стопы, опоясанные кандалами, вытянула их, всё ещё тщетно пытаясь вырваться. Старается согнуть ноги в коленях, свести — тщетно, разведены и прикованы крепко.

Граф наблюдает за ней, усмехается. Медленно опустил ладонь на живот, от чего девушка вздрогнула, попыталась вжаться в твёрдую металлическую поверхность под ней. Как могла напрягла пресс, замерла, затаила дыхание.

Плавное, обжигающее касание — вниз, к талии, чертя лёгкую линию острым ногтем, оставляя по себе едва заметный белый след.

Жертва задёргалась в попытках избежать чужих рук, из-под маски послышался сдавленный всхлип — музыка, самая лучшая музыка для слуха тирана.

Самый большой страх — страх неизвестности, смешанный с гнетущим осознанием скорой кончины. Безумие начинается там, где чувство смерти нагнетается длительным ожиданием и знанием неизбежности. Девушке, чьё имя едва ли вспомнят к утру, хотелось рыдать, молить о пощаде — она была готова пойти на что угодно, лишь бы этот кошмар, столь внезапно свалившийся на её семью, прекратился. И лишь осознание того, что рядом с ней сейчас лежит любимый младший брат, тепло чьей ладони она всё ещё чувствует, не позволяло ей сломаться, заставляло её держаться до последнего, держаться изо всех сил, как бы больно, как бы невыносимо страшно ей ни было.

Её стопы резко выпрямились, выгнула