Я помню

принять ванну, — сказал ты. — Полотенца найдёте там, а халат... — ты задумался и решил: — Халат наденете мой. Конечно, я подозреваю что утонете в нём, как и в этом свитере, но это всё-таки лучше, чем кутаться в плед.

— Но... это как-то... давайте я просто посижу, сарафан обсохнет, и я пойду, — краснея, пролепетала я.

— Не возражайте! — ты комично сдвинул брови, изобразив, что сердишься.

Но твои глаза... Они смеялись. И возражать мне расхотелось.

Когда я вышла из ванны, ты позвал пить чай. Мы сидели на кухне, ты рассказывал мне про Семён Семёныча, я слушала, иногда весело смеялась. Мне было хорошо. А потом ты сказал, что спальня в моём распоряжении, а сам ты ляжешь на диване в зале.

Когда я осталась одна в комнате, мне вдруг стало грустно... У меня так бывает: накатывает безотчётная грусть и обволакивает своей тонкой паутинкой. Хочется спрятаться от неё, но спрятаться некуда. «Зачем я тут? — вдруг подумала ...я. — Его глаза... Весь он такой родной, заботливый... Он никогда не будет моим... И надо бежать, пока я окончательно не вросла в него». Сдерживая слёзы, я скинула твой халат и натянула влажный сарафан. Стараясь не вызвать шума, вышла из спальни и прокралась к входной двери. Я застёгивала ремешок на босоножке, предо мной вырос ты.

— Ну, и куда ты хочешь уйти ночью в мокром сарафане? — ты стоял, скрестив на груди руки, прислонившись к дверному косяку.

Я сразу заметила это твоё «ты», обращённое ко мне.

Ты был в свободных домашних брюках из трикотажа и без рубашки. Твоя обнажённая грудь с кудрявящимися золотистыми волосками притягивала мой взгляд. Мне хотелось подойти к тебе и приложить к ней ладонь.

— Я... мне надо уйти... — пролепетала я, — сама вдруг осознав, что мой голос дрожит, в нём чувствуются подступившие слёзы, и я вовсе не хочу уходить.

Это было странное состояние: я сердилась на себя, на свою нерасторопность — не успела уйти! — а ещё мне было стыдно тех желаний, которые ты будил во мне. И вдруг я почувствовала, что по моим щекам катятся слёзы. Ты шагнул ко мне и опустил свои руки мне на плечи.

— Принцесса, что такое? — встревоженно спросил ты, заглядывая мне в глаза. — Почему ты плачешь?

Моим единственным ответом было шмыганье носом. Но я не отвела взгляд. Твои глаза меня притягивали. Это как смотреть в звёздное августовское небо. В ясные сумерки звёзды видятся такими близкими, что кажется, будто их можно потрогать. И огонь их такой ласковый, совсем не обжигающий, а, скорее, тёплый и мягкий. Вот такими же мне казались твои глаза.

Вдруг ты стал мелкими поцелуями собирать мои слёзы. Сжав ладонями моё мокрое лицо, ты с какой-то непонятной мне жадностью пил слезинки с моих щёк. Я закрыла глаза и вдруг ощутила твои губы на моих губах. Сначала прикосновение было невесомым, будто пролетавшая пушинка дотронулась до меня. А потом... В жизни меня целовал только Сашка. Иногда, провожая с лекций, он