него ноги, и стала хулиганить, поливая прямо из бутылки ногу, стоящую на его губах. Он слизы-вал вино с ноги, тихо ...постанывая от приходящего возбуждения и повторяя: «О, Госпожа! О, Госпожа!». Я довольно глупо похихикивала оттого, что вино, сте-кающее по ноге, было холодным, а, облизывающие ногу губы, приятно щекота-ли и согревали — все тот же возбуждающий контраст. Ленивые необремени-тельные мысли плыли по кругу вместе со всеми предметами:
«Какой же я была дурой еще вчера, что не поливалась вермутом, осо-бенно шампанским, или джином с тоником. Надо что-нибудь с пузырями: они будут лопаться и щекотать: Почему я пью одна, и никто не видит, какая я пьяная рабовладелица? В следующую субботу позову Светку, пусть подивится и позавидует простой советской: бр-р, уже не советской, а какой же? Навер-ное, демократической рабовладелице».
— Эй, раб Божий, то есть, не Божий, конечно, а мой! Раб мой! Ты нали-зался? Я уже: совсем нализалась и хочу спаточки на свои любимые крова-точки. Вот только схожу: и сразу баиньки.
Я попыталась встать на ноги, но все вокруг вальсировало, и кружение все ускорялось, так что я тут же плюхнулась на кровать.
— Отнеси меня:
Он легко подхватил меня на руки и бережно понес. Посадив на унитаз, хотел удалиться, но я задержала его:
— Ногам холодно, ты что же, хочешь, чтобы я простудилась, заболела и умерла? А кто тогда будет твоей Госпожой? Вот все вы — рабы одинаковые: усадьбы сжигаете, на большую дорогу выходите и грабите и убиваете своих господ! — во мне нарастал естественный протест и праведный гнев крепостницы против бунтарей и разбойников. Меня явно занесло куда-то в Пугачевское вре-мя, и, поняв, что никакие другие сведения о рабах, хоть убей, не приходят в мою пьяную голову (даже о Спартаке не вспомнила), я резко переменила тему и тон.
— Подложи ладони! — я подождала, пока он опустился на колени и поло-жил руки ладонями вверх.
— Так вот и сиди у меня! — продолжала я заплетающимся языком пьяной кухарки, помогая руками своим ногам угнездиться в его теплых ладонях. — Я требую продолжения лизания ног! — заявила я, явно подражая управдому Ивану Васильевичу, волею режиссера занесенному на трон Ивана Грозного.
Я распоясалась донельзя, но раб послушно стал лизать мои ноги, не от-давая предпочтения политой вином, и лизал с нескрываемым удовольствием все время, пока я делала то, ради чего была доставлена сюда на руках. От без-молвной покорности раба, от его нежных ласк под аккомпанемент серебряного журчания, хорошо слышного в вечерней тишине, я стала «заводиться». Кажет-ся, я даже частично протрезвела. Во всяком случае, мое сознание прояснилось настолько, что стала очевидной пикантность ситуации. От сознания своего бес-стыдства и мокрых скользящих прикосновений языка я возбуждалась все силь-ней. А между тем, звуки журчания струйки то усиливались, то ослабевали, управляемые моими усилиями. Раб всем телом дрожал, и его дрожь передава-лась мне, поднимаясь от ласкаемых языком пальцев ног до самой промежно-сти. Наконец, он в изнеможении откинулся на пятки и