История О.

лишь слегка прикрытая покрывалом, из-под которого торчит серая, в желтых пятнах, простыня (О. потом узнала, что Жаклин вечером, перед сном, всегда накладывает маску на лицо, но потом так быстро засыпает, что не успевает снять крем); металлический карниз, с двумя болтающимися бесполезными кольцами, на которых висели куски какого-то провода. Похоже, что совсем крошечную ванную комнату когда-то отделяла от прочего мира лишь занавеска. Ковер и грязные, с большими серыми и розовыми бесконечно переплетающимися друг с другом цветами, обои выцвели и поблекли. По всей видимости, обои давно бы уже стоило ободрать, так же, впрочем, как и выбросить ковер и вымыть пол, но прежде следовало бы стереть разводы ржавого налета с эмали умывальника, разобрать всю косметику, в беспорядке разбросанную на туалетном столике, вытереть пудреницу, собрать грязные комки ваты, открыть окна и проветрить помещение. Но Жаклин, всегда кристально чистая и свежая, пахнущая мятой и полевыми цветами, безупречная Жаклин отказывалась даже думать об этом и смеялась, когда ей предлагали помощь.

Жаклин не любила говорить о своих родственниках. И скорее всего именно из-за них Жаклин, в конце концов, согласилась на предложение О. переехать к ней. Эта идея принадлежала Рене — О. в разговоре с ним обмолвилась о той мерзости, в которой приходится жить Жаклин, и он тут же предложил, чтобы Жаклин пожила у О.

Вместе с девушкой жили мать, бабушка, тетка и служанка — четыре женщины в возрасте от пятидесяти до семидесяти лет, накрашенные, суетливые и задыхающиеся под своими черными шелковыми одеждами, громко рыдающие в четыре часа ночи перед иконами в мареве сигаретного дыма. Жаклин раздражало и нескончаемое чаепитие со звяканьем чайных ложечек и хрустом разгрызаемого сахара, и вечное шушуканье и немой укор в глазах. Жаклин сходила с ума от неизбежности подчиняться им, слушать их разговоры и постоянно видеть их. И частенько во время трапез в комнате матери она не выдерживала этого напряжения и, бросая все, выбегала из-за стола, оставляя в растерянности всех четырех женщин. Она хлопала за собой дверью и слышала, как несется ей вслед: «Шура, Шура, голубушка» (что-то подобное она читала у Толстого).

Имя Жаклин она взяла себе, когда начала работать манекенщицей — ей хотелось забыть свое настоящее имя и вместе с ним ту омерзительно-слащавую атмосферу царящую в ее доме. Она хотела стать настоящей француженкой и занять достойное ее место в этом красивом и реальном мире, где существуют мужчины, которые любят и женятся. И не бросают потом любимых женщин, подобно ее отцу, ради каких-то таинственных экспедиций. Жаклин никогда не видела своего отца, он был моряком и пропал где-то во льдах балтики на пути к вожделенному полюсу. Она говорила себе, что это от него у нее белокурые волосы и выступающие скулы, ее золотистая кожа и немного раскосые глаза. И если уж она была за что-то благодарна своей матери, так только за то, что она родила ее от этого красивого сильного мужчины, в