живот ей положили подушку. Наима принесла мокрую простыню и опустила ее на ягодицы Эсмы. Зера и Алев поменялись местами: Зера встала в изголовье Эсмы, Алев держала ее за щиколотки. Наиме взяла опохало и стала помахивать им перед госпожой. Махрима выпила воды, сменила розгу на плеть и застыла в ожидании приказаний.
Ситт-Ханум велела налить ей еще кофе покрепче, происходящее бодрило ее, скрашивало гаремную скуку и помогало ощутить власть.
— Приступай.
Феррашка стала быть Эсму. При каждом ударе та напрягала ягодицы, и они отчетливо проступали под мокрой льняной простыней. В перерывах между ударами она причитала:
— Довольно, во имя всего святого, достаточно! Ах!
— Что ты там бормочешь, тварь? — спросила ее Ситт-Ханум. — Ты лучше свои удары считай!
— Раз! М-м-м-м!
Махриме замахивается, плеть свистит, опускается на тугие ягодицы рабыни. Эсма выгибается дугой:
... — Два-а-а! О!
Досчитав до двадцати пяти Эсма простонала:
— Хватит пороть, я вам все равно ничего не скажу! — из глаз у нее брызнули слезы.
— Упрямая дура! — Ситт-Ханум выпустила струйку дыма из чубука. — У Махриме и не такие как ты петь начинают. У нее и мужчина будет скулить как щенок.
— Вы можете меня убить, но я ничего не скажу!
— Хорошая рабыня, — похвалила Ситт-Ханум. — Я думаю вы, — она обвела взглядом своих невольниц, — не вынесли бы и десятой доли того, чего вынесла эта девушка. Но она послана нашими врагами и поэтому будет сурово наказана.
Ситт-Ханум подозвала феррашку и они о чем-то зашептались. Потом старуха вышла из комнаты.
— Пить, дайте воды, — попросила Эсма.
— Нет, воды ей нельзя, — сказала Ситт-Ханум. — Алев, дай ей немного пальмового вина.
Алев принесла из шкафчика изящную бутыль, невольница жадно припала к горлышку.
Между тем старуха-феррашка вернулась в сопровождении Аюба. Они волокли мешок с чем-то тяжелым.
— Ну наконец-то! — воскликнула Ситт-Ханум. — Слушай меня, о тварь, о шпионка! В этом мешке тяжелые кирпичи. Сейчас тебя распнут на полу, и будут класть их тебе на живот. Каждый отказ признаться будет добавлять новую тяжесть. Так что лучше сразу признайся, так ты избежишь мучений.
Эсма только отрицательно качнула головой. Через несколько минут она лежала распятая. Махриме и Аюб установили на ее животе квадратный поддон из дерева. Поверх него положили первый кирпич
— Признайся! — потребовала Ситт-Ханум.
— Нет! — ответила храбрая девушка.
Еще один кирпич положен на поддон. Эсме стало тяжело дышать. На висках выступил пот. Но она не могла выдать тайны!
— Кладите еще! — приказал Ситт-Ханум.
— О-о-о-! — протяжно застонала девушка.
Чтобы уменьшить боль она напрягала мышцы живота, крутила головой, от чего ее волосы разметались. Пот заструился по шее, выступил крупными каплями на груди.
— Я клянусь, ты заговоришь, — сказала феррашка.
Она и Аюб уже изготовились, чтобы положить на живот несчастной очередной кирпич, как вдруг за дверьми раздался неясный шум, потом кто-то громко спросил:
— Да что тут происходит!
Затем дверь распахнулась и комнате оказались главный черный евнух гарема, растерянно перебирающий четки и... султан.
Султан (мужчина лет сорока-пяти с ястребиным профилем) гневно обвел глазами комнату Ситт-Ханум: на полу была распята прекрасная