Жестокие игры (часть VIII)

После третьего и четвертого она лишь глубоко вздохнула, а после пятого я отчетливо расслышал скрежет зубов. Я не щадил Китти, очерчивая рукой с зажатой в ней почти метровой линейкой полный круг и с силой опуская ее точно поперек ее отчаянно сжимающихся ягодиц. Сразу же после удара на ее коже вспыхивали четко очерченные белые прямоугольники, довольно быстро наливающиеся бледно-красным цветом. Судя по всему, эффект воздействия линейки был схож с ударами ремня, только жесткая пластмасса в сочетании с ребристой поверхностью орудия наказания давала еще больший эффект. Глядя на экран телевизора, куда было выведено изображение камеры, установленной перед лицом Китти, я с удовольствием наблюдал, как после каждого удара его искажают гримасы боли. Я предположил, что она начнет кричать уже третьем десятке ударов, и одиннадцатый удар лег на ее напряженные мускулистые бедра. Судорожные дергания прикованных рук и ног показали, что я на верном пути. Я продолжил жалить быстрыми хлесткими ударами ее длинные стройные ножки, стараясь каждый раз опуститься ниже на один-два сантиметра. Юбилейный же двадцатый удар я снова направил на ее прелестные раскрасневшиеся ягодицы, и был вознагражден за это коротким стоном и последовавшим за ним всхлипом. Лицо Китти было покрыто слезами, а из прокушенной губы текла кровь. Однако позади было еще только менее трети пути.

— Рановато ты что-то капитулируешь, радость моя, — процедил я сквозь зубы и направил двадцать первый удар наискосок через обе половинки ее попки. Китти уже стонала сквозь стиснутые зубы, ее скованные руки и ноги отчаянно дергались. Следующий два удара легли крест-накрест, заставляя ее подпрыгивать, насколько позволял удерживавший ее талию ремень, и изо всех сил удерживая рвущийся из груди крик. На ее попке уже практически не было непораженного места. Особенно болезненными получались удары по только начинающим заживать следам от пряжки моего ремня. Двадцать пятый удар вышел особенно хлестким, и место недавнего рассечения начало кровоточить. Но Китти каким-то чудом удержалась от вопля, закусив губу так, что и там тоже показалась кровь. Я немного замедлил темп, позволяя ей в полной мере ощутить всю боль от каждого соприкосновения ее упругих ягодиц с жесткой пластмассой. Обратив внимание на то, что линейка хорошо гнется, я встал в изголовьи кровати и с размаху вытянул Китти вдоль ее очаровательной ножки, захватив и правую ягодицу. Вот тут-то они и испустила страдальческий вопль, я же, немного выждав, повторил то же самое и с тем же эффектом с ее левой ножкой и ягодицей.

— Тридцать, — отозвалась Лариса, с интересом наблюдавшая за происходящим. Устроив себе уютную берлогу в нашей кровати, она беззастенчиво поглаживала свое лоно, широко раздвинув восхитительно стройные и длинные ножки и давно избавившись от трусиков. — Если не замолчишь, получишь хлыстом тридцать восемь ударов.

Китти из всех сил сдерживалась, но я ее не жалел, вкладывая в свои удары почти всю силу. При каждом соприкосновении с ее раскрасневшейся кожей линейка издавала неповторимо сочный и звонкий