Одна треть жизни. История 1

достаточно, уже который год на пенсии!

Энди подавленно молчал.

— Вот видишь!

Пришлось смириться с неизбежным. Номер почти набран, но вдруг звонок сорвался, и тётя Клава принялась повторно пробиваться через межгород. Но тут она взглянула на племянника, который стоял рядом, спрятав руки за спину и низко опустив голову.

— Экой ты несознательный! Тебя когда-нибудь пороли?

Он покачал головой, но тут же спохватился.

— Да! В школе!

— В школе? Кто?

— А вы никому не скажете?

— Про школу — никому.

— Учительница высекла.

— Учительница?! За что?

— За плохое поведение.

— У вас что, разрешили наказания?!

— Нет, она сама предложила, чтобы родителям не сообщать.

— А что ты натворил?

Энди вновь опустил голову.

— Ладно. И как она тебя?

— Прутом каким-то. Розгой, наверное.

Неловко было вспоминать, как он абсолютно голый лежал на кушетке в тёмной каморке, а розга со свистом рассекала ему ягодицы. Было ему тогда тринадцать, и получил он столько же, по количеству лет. Друг ему подсказал, что можно с учительницей так договориться, если не хочешь оглашения всех грехов на родительском собрании. Кое о чём друг промолчал: о раздевании. Училка мотивировала это как наказание стыдом. Трудно, ох, как трудно было снимать всё до нитки перед взрослой женщиной, но тринадцать лет всё же не особенный возраст.

«А вдруг и тётя заставит это делать?!» — ужаснулся Энди. — Да ещё Кристина может увидеть! Хорошо, что она не слышит скандала». Там, в школе, когда он терпел экзекуцию, рядом стоял кучерявый синеглазый первоклашка и подавленно ждал подобной участи. Пока Энди осторожно натягивал штаны, чувствуя боль от каждого движения, малыш уже лёг на кушетку, и розга заработала вновь. Но это мальчишка, чего стесняться, а здесь девчонка запросто может лицезреть соседа по дому в столь позорном виде.

— И сильно тебе досталось?

— Прилично, — вздохнул Энди.

— Судя по всему, не очень-то и помогло. И что ты теперь думаешь?

Энди вопросительно посмотрел на неё.

— Как, по твоему мнению, я должна поступить с тобой?

Племянник понял намёк, но не стал отвечать, надеясь на лучшее.

— Тяжело с тобой. Значит, всё же придётся огорчить твоих родителей.

— Не надо.

— А что надо?

— Простите меня, пожалуйста.

— Прощу, а ты начнёшь заново. Через неделю, месяц, год, но ты снова будешь заниматься своими пакостями, а я так и останусь с чувством вины, зная, что могла отучить тебя от этого, но не сделала. Нет, дорогой, и не надейся. Выбирай, кто займётся тобой: я или родители?

Энди понял — тянуть бесполезно. Тётя Клава говорила твёрдо, решительно и неумолимо. Надежда на безболезненное разрешение инцидента растаяла.

— Вы, — ответил он.

— Тебя родители ни разу не пороли?

— Нет.

— А я выдеру тебя так, что ты на всю жизнь запомнишь. Согласен на мои условия?

— Д-да, — с трудом выговорил Энди.

— Повторяю, обратной дороги не будет.

— А вы не ничего не расскажете родителям?

— Ничего, — твёрдо пообещала тётя Клава.

«Уж лучше вытерпеть боль, чем всю жизнь испытывать презрение», — подумал Энди. Он представил себе тягостное молчание, натянутые отношения, трудности в