Клуб МИГ-21

Вы тоже считаете это гуманистическим предрассудком?

— Тоталитарные идеологии — дерьмо, Олег. Знаете ли вы, что когда якобинцы пришли к власти, они выпустили из тюрьмы маркиза де Сада и назначили председателем революционного трибунала? Он недолго там продержался, поскольку выносил оправдательные приговоры пачками. Если бы каждый член сталинского политбюро ограничил бы свою деятельность тем, что лично замучивал бы по одной красивой девушке в неделю во время сексуальных игр, страна процветала бы! Вместо этого эти подонки загнали миллионы людей в лагеря, где те сгинули без всякой пользы. Меня охватывает тоска при мысли, сколько материала загублено понапрасну. Тоталитарные идеологии — дерьмо.

— В таком случае, профессор, не могли бы вы рассказать мне о ваших методах воспитания совести?

— Не только расскажу, но и с удовольствием покажу, Олег Владимирович! Например, сейчас в нашем распоряжении имеется все, что требуется для проведения одного простого, но эффективного упражнения. Оно объединяет три основных исторических способа воспитания совести. Кстати, не попробуете ли назвать их?

— Ну, порку вы уже упомянули. Далее, это отеческое наставление. Третье: Затрудняюсь, помогите, профессор.

— Третье, Олег, это исповедь. В современном мире исповедь утратила былое значение, но нельзя забывать о той роли, которую она играла в течение многих веков. Человек ведь продукт не только воспитания, но и истории. Мы объединяем все эти три метода — порку, наставление и исповедь — и добавляем немного от техники психоанализа: Вероника, детка, пожалуй на разбор полетов.

Я запротестовал:

— Помилуйте, профессор! Если речь идет о порке, то я решительно не согласен бить женщину, которая только что доставила мне столько удовольствия.

— Вы влюблены, Олег. А разве вам неизвестен педагогический постулат о том, что мало сечет своих детей тот, кто их мало любит?

— Боюсь, это софизм, профессор.

— Софизм, говорите? Давайте спросим самого ребенка. Детка, что ты подумаешь, если твой хозяин откажется разбирать ваш полет?

— Я подумаю, что я безразлична хозяину. Это опечалит меня, господин председатель.

Крыть было нечем. Председатель приказал Веронике лечь на живот, а под бедра подсунул подушку.

— Вообще-то подушка необязательна, но я повышаю выразительность специально для вас, Олег, — сказал он, ласково хлопнув Веронику по попке. — Теперь подберем инструмент.

Он жестом пригласил меня подойти к уже знакомому стенному шкафу.

— Здесь широкий выбор плетей, хлыстов и кнутов. Говорят, для знатоков это многое значит. Но, если честно, в этой области я не знаток. Чрезмерная техническая изощренность порой только уводит от сути дела. А я предпочту вот это.

Выбор председателя если и не потряс меня, то удивил. Это был советский солдатский ремень с желтой бляхой, звездой и серпом-молотом.

— Теперь, Олег, прослушайте правила. Вот это — один стандартный удар.

Слегка размахнувшись, он ударил Веронику, и она вскрикнула.

— Это больно, — комментировал председатель, — но терпимо. От трех ударов в одну точку будет синяк. А от двадцати девушка не сможет сидеть пару дней. Конечно, никто не может запретить вам варьировать силу и место удара в зависимости от настроения и обстоятельств.

— Вы не будете